Она сама не знала, почему внезапно так разъярилась. Из-за тех вещей, которые он заставлял ее делать? Или потому что он не заставлял ее делать большего?
– Что ж. – Глокта тоже взглянул в сторону отдыхающих. Они были так близко и в то же время словно бы находились в другом мире. – Я часто повторяю, что жизнь – это страдание, которое мы испытываем в промежутках между разочарованиями. Каковы бы ни были причины, но вы ни разу меня не разочаровывали. Я бы хотел отплатить вам такой же надежностью, но боюсь, что я вас подвел. Я знаю, насколько вы хотите… насколько вам необходимо… быть верной чему-то.
– Быть верной…
Она подумала обо всех людях, которым лгала, которых обманывала и предавала за прошедшие восемь лет. Список был внушительным. Малмер, оставшийся болтаться над Вальбекской дорогой. Сибальт и его жалкие мечты о Дальних Территориях. Мур и Гриз. Огарок и его сестра. Она до сих пор чувствовала запах лагеря повстанцев в Старикланде, после того как она сказала солдатам, где его искать.
– Я живу тем, что предаю людей.
– Верно. – Он с пониманием взглянул на нее. – Возможно, именно поэтому вам и требуется сохранять верность чему-то. Я всегда представлял, что наступит время, когда я смогу вознаградить вас как следует, но… видите ли, на вершине власти… время заканчивается очень внезапно. Могу ли я по крайней мере дать вам один совет, прежде чем уйти?
Вик могла бы сказать: «Не надо». Могла бы ударить его по лицу. Но она промолчала.
Подняв руку, он аккуратно смахнул слезу, вытекшую из слабого левого глаза.
– Простите себя.
Она выпрямилась на скамье, стиснув зубы, частое дыхание с шумом вырывалось из ее ноздрей. На берегу озера кто-то разразился идиотским гоготом над какой-то шуткой.
– Из лагерей невозможно выбраться без одобрения его величества.
Она могла бы зажать пальцами уши. Могла встать и гордо уйти. Но она продолжала сидеть, чувствуя, как холодеет кожа и каменеет каждый мускул.
– Маленькое восстание пленных, задуманное вашим братом, было обречено с самого начала.
Ей вспомнилось его лицо, когда она бросила на него последний взгляд. Потрясение и боль, когда его волокли прочь. Вспомнила так, словно это происходило сейчас.
– Было бы легче всего уступить собственной сентиментальности, – продолжал Глокта. – Но вы поступили храбро. Вы поступили верно. Выдав его. Выкупив свою свободу.
Она закрыла глаза, но обвиняющее лицо брата по-прежнему стояло перед глазами. Словно оно было выжжено на изнанке ее век.
– Он только утащил бы вас на дно следом за собой. Некоторых людей… невозможно спасти.
Она наконец встала, чувствуя слабость в ногах, готовая бежать, но Глокта схватил ее за запястье. Сжал с неожиданной силой. Она повернулась к нему: его взгляд был устремлен на нее, глаза лихорадочно блестели.
– Каждый должен рано или поздно простить себя, Вик. – Он еще раз стиснул ее запястье, прежде чем отпустить, потом снова обратил взгляд к озеру. – В конце концов… никто другой этого не сделает.
Против своей природы не попрешь
Броуд стоял на коленях – в грязи, в темноте, сжимая в руке топор и мрачно глядя перед собой. Впереди не было ничего, кроме разъезженной глины, усеянной пнями. Дальше была дорога, и сразу за ней – развалины лесопилки.
Он обещал Лидди, что не будет ни во что ввязываться. И что? Вот он сидит в залитом луной кустарнике, вооруженный до зубов, собираясь напасть на королевских солдат вместе с толпой озлобленных оборванцев и самой безумной психопаткой, какую ему только доводилось встречать, чтобы она потом помогла ему свергнуть правительство! Если и есть на свете такая вещь, как «не ввязываться», он умудрился забраться от нее так далеко, что на коне не доскачешь.
Он обещал Лидди не ввязываться – но вместе с тем обещал и новую, хорошую жизнь. Что можно сделать, когда два обещания сталкиваются лбами друг с другом? У него не было выбора. Он должен это сделать. Для Савин и для своей семьи.
И была еще одна вещь. О которой ему, если честно, не хотелось думать. О том, как удобно лежал в руке топор, когда он сжимал его, стискивал изо всех сил.
– Опаздывают, – буркнул Сарлби.
Повернувшись, Броуд взглянул на приятеля: лунный свет поблескивал в уголках его впалых глаз, на гранях его заряженного арбалета.
– До чего люди дошли, даже к засаде не могут прийти вовремя.
– Тс-с! – прошипела Судья.
Броуд снова задвинулся в тень. Теперь и он слышал слабый стук копыт, позвякивание сбруи, скрежет колес.
Его страх обострился, а с ним и возбуждение; в горле все больше перехватывало. Свет приближающихся фонарей понемногу начинал освещать полусгнившие пни, отблескивать в дорожных лужах. Вот он упал на заостренные бревна накренившейся изгороди и длинный амбар с провалившейся крышей…
В голове толчками пульсировала кровь. Первые всадники показались среди деревьев, выехали на открытое место. Солдаты с фонарями в руках, полуосвещенные красные мундиры, поблескивающие нагрудники и шлемы… Около дюжины. За ними катилась повозка – большой черный грузный силуэт, влекомый шестеркой лошадей.
Один из всадников повернулся, и луч света от его фонаря упал в сторону деревьев, выхватив застывший силуэт одетой в лохмотья Судьи; потом они все нырнули в кусты. До Броуда донесся смех, он увидел подсвеченные облачка пара от чьего-то дыхания, сам стараясь не дышать. То же чувство он испытывал, когда сидел в стирийских траншеях в ожидании команды, сгорая от нетерпения ринуться в атаку.
Всадники продолжали двигаться. Огромная повозка тащилась следом, раскачиваясь на рытвинах. За ней ехали еще всадники – человек шесть? Это было все.
Броуд бочком подобрался к Судье.
– Тут нет ошибки? – прошептал он, едва выговаривая слова, так у него стиснуло горло. – В такую повозку не влезет три дюжины пленных.
– Планирование – моя забота, – отозвалась Судья и улыбнулась, влажно блеснув зубами. – Твое дело – убивать.
«Стой!» – послышалось с дороги, и колонна кое-как, с лязгом затормозила. Ехавший впереди офицер соскочил с седла и поднял фонарь, освещая лучом разбросанные поперек дороги бревна – там, где за пару часов до этого Броуд с остальными повалили ограду бывшей лесопилки.
Повозка продолжала тащиться вперед, несмотря на то что возница натянул вожжи, так что конные сбились в беспорядочную, недовольную кучу. Сарлби поднял свой арбалет и хладнокровно примостил ложе к плечу. Кто-то вытащил меч с тихим шелестом стали, взбудоражившим Броуда, как шепот любовницы. Он ощутил внезапное желание закатать рукава. Это важно, соблюдать привычный порядок действий. Но сейчас на это уже не было времени.
– На старт… – В голосе Судьи слышалось рычание, от которого мерзкая щекотка у него в животе превратилась в тянущую боль. – Внимание…
