– О, подраться мы всегда не прочь, – отвечал Гринуэй с еще более плотоядной ухмылкой, чем обычно.
Йин косо глянул на него:
– Вопрос был не в том, достаточно ли длинный у тебя член. Вопрос был, готовы ли люди Стура к бою?
– Они еще в лесу. Где-нибудь час, и они будут на опушке. Может быть, два.
Лео скривился. «Может быть, два» легко могло означать и три. Просто потеснить Орсо будет недостаточно – он должен устроить ему полный разгром. Успеют ли они это сделать за остаток вечера? Он приставил ладонь к глазам, пытаясь прикинуть расстояния и необходимое время, но нужно было учитывать слишком много; у него начали слезиться глаза, в голове стоял гул. Он повернулся, чтобы спросить мнения у Юранда, потом вспомнил – и заново ощутил всю боль разочарования и горечь предательства. Юранд был единственным из друзей Лео, у кого бывали идеи, к которым стоило прислушаться. Он всегда так ясно мыслил, сохранял такое хладнокровие! Почему, ну почему лучший человек из всех, кого Лео знал, должен был оказаться чертовым извращенцем?
Лео стиснул кулак:
– Ишер, Барезин, как насчет вас?
– Мои люди готовы, – раздраженно отозвался Ишер. Казалось, этот факт его совсем не радовал. – Уже занимают позиции на правом крыле.
– Мои тоже на подходе! – прогремел Барезин. Похоже, он и слова не мог сказать так, чтобы оно не прозвучало угрозой. – Мой Гуркский легион будет готов к наступлению в течение часа!
Стиблинг снова презрительно хохотнул. Лео заскрипел зубами и постарался не обращать на него внимания.
– Что насчет остальных лордов Открытого совета?
Барезин врезал толстым кулаком по толстой ладони:
– В основном готовы!
– Частично готовы, – поправил Ишер. – Некоторые до сих пор не подошли. Эти раскисшие дороги…
Дороги к этому времени уже подсохли. А вот вялое командование и раскисшая дисциплина действительно могли их задержать. Им понадобится еще больше времени на то, чтобы занять позиции, особенно учитывая, что впереди были сады и речка. С другой стороны, этот утес выглядел почти не защищенным. Может быть, лучше попытаться захватить его сейчас, не дожидаясь…
– Проклятье, – пробормотал Лео.
У офицера никогда не возникает сомнений в том, как действовать правильно. Выполняй приказы. Заботься о своих людях. Подавай пример. Для военачальника правильные действия всегда скрыты в тумане. Все строится на удачных догадках, на предположениях, на подсчете шансов, притом что от исхода зависят тысячи человеческих жизней. Все решения, которые Лео принимал в прошлом, всегда делались в горячке, у него никогда не было времени взвесить все последствия.
Может быть, его мать была права? Может быть, он плохой военачальник? Лео поймал себя на желании, чтобы она была рядом, и усилием воли отогнал эту мысль. Во имя мертвых, он же Молодой Лев! Но одной храбрости и громкого рыка здесь было недостаточно. Антауп верно сказал – место было плохим. Много людей поляжет, занимая эти позиции. Хороших людей. Друзей, таких как Риттер и Барнива, которых погубило его безрассудство.
– Но у нас численный перевес, – проговорил он вслух, потирая ноющую ногу. – А к ним не придет никакой подмоги.
– Кучка драных изменников, – проговорил Стиблинг с более чем достаточной громкостью, чтобы быть услышанным.
Старый лорд отхлебнул из бутылки и окинул их уничижительным взглядом поверх горлышка. Лео с радостью вышиб бы его из дома вместе с его скамеечкой и спустил вниз по холму – но он ведь явился сюда, чтобы освободить граждан Союза от тирании Закрытого совета, а не чтобы избивать их в собственных домах, как бы они того ни заслуживали.
Мустред ободряюще кивнул ему:
– Люди Инглии всегда с вами, ваша светлость, какое бы решение вы ни приняли.
Эти слова должны были послужить ему утешением. Вместо этого они лишь напомнили Лео, что решение зависит исключительно от него. Он всегда гордился тем, что является образцом человека действия. Теперь, когда он командовал всем, когда перед ним лежало поле боя с врагом на дальнем его конце – находясь на том самом месте, о котором он всегда мечтал, – он чувствовал себя парализованным.
Лео понял, что хочет, чтобы Рикке была здесь. Да, он любил Савин, но у нее была привычка навязывать свое мнение окружающим. Пускай она делала это исподволь, бархатной лапкой, но все же это было то, чего хотела она. Рикке, с другой стороны, умела прорубаться сквозь все хитросплетения к самому сердцу вещей. Она помогала ему увидеть, чего хочет он сам.
Он яростно повернулся к Черствому:
– Кровь и ад! Куда, черт возьми, запропастилась Рикке?
Старый воин сглотнул и беспомощно пожал плечами.
Высокое место
Рикке сидела на корточках в мокром лесу, теребя подвешенный на шее старый деревянный штифт, снова и снова проводя кончиком большого пальца по отметинам от собственных зубов.
Ее отец полжизни просидел на корточках в мокрых лесах, и было приятно думать, что в этом она идет по его стопам, но эта мысль служила недостаточной компенсацией за липкий холод, расползавшийся по ее спине от беспрестанного «кап, кап, кап» с сосновых веток наверху.
– Надо сказать, крыши все же не такая плохая вещь, – пробормотала Рикке вполголоса.
Она поглядела вправо. Вооруженные люди прятались на коленях между деревьями, прижимаясь к земле. Лучшие воины Уфриса, покрытые шрамами, опытные бойцы, с оружием на изготовку и сосредоточенными лицами. Изерн-и-Фейл сидела, опершись спиной о ствол, с копьем между коленей, неторопливо жуя. Она наклонилась вбок, чтобы сплюнуть, потом поглядела на Рикке и подняла брови, словно спрашивая: «Ну и?»
Она поглядела влево. Там тоже были люди. Гвоздь и другие представители многочисленного семейства Грегана Пустоголового стояли впереди, щеря зубы, словно волки, завидевшие овец. Она знала, что в лесу за их спинами скрывались еще сотни бойцов – все напряжены, словно сжатый кулак, в ожидании ее слова. Трясучка стоял на одном колене, с седыми волосами, налипшими на лоб от утренней росы, крутя на мизинце свой перстень с красным камнем. Он поглядел на нее и поднял единственную оставшуюся бровь, словно спрашивая: «Ну и?»
Рикке прищурила глаза. Впрочем, правый глаз она могла прищуривать сколько угодно, разницы никакой не было. Туманная ночь сменилась туманным днем, что помогало в смысле того, что их не было видно, но совсем не помогало в смысле того, чтобы самим видеть, куда идти. Дорога была как на ладони, сразу же за деревьями. Мост она тоже видела неплохо. Но вот ворота уже скрывались в призрачной дымке.
Она продолжала теребить свой штифт, водя пальцем взад-вперед. По правде говоря, вот уже несколько месяцев, как он ей не требовался. У нее не то что припадка, даже приступа дрожи не было с тех пор, как она вернулась от запретного озера с рунами на лице. Раньше она терпеть не могла таскать с собой эту треклятую штуку, но сейчас поняла, что не может с ним расстаться. Этакий последний осколок детства. Последняя память о прошлом, когда ей не приходилось принимать трудные решения.
