Из угла зала донесся лязг и грохот: это Гвоздь тряс железную клетку, висевшую в дальнем углу. Он стиснул прутья так, что побелели костяшки, словно собирался разломать ее голыми руками.
– Сомневаюсь, что тебе удастся сорвать ее оттуда без каких-нибудь клещей или чего-нибудь в этом роде, – заметила Рикке, подходя к нему.
– Так или иначе, но я ее сорву! – рявкнул он и снова навалился на прутья, гремя цепями.
– А я говорю, оставь в покое.
Гвоздь повернулся к ней и поднес огромный кулак к самому ее носу, так близко, что Рикке пришлось скосить глаза, чтобы поглядеть на него.
– В этой гребаной клетке умер мой отец!
– Это верно. – Она поглощала его ярость своей улыбкой, как мешок со свежеостриженной шерстью поглощает удары. – И она еще может пригодиться нам для тех, кто его туда засадил.
Рикке поднесла указательный палец к его огромному, покрытому шрамами кулаку и мягко отвела его вниз.
Гвоздь мигнул и вроде бы задумался. Потом по его лицу стала разливаться улыбка:
– Кажется, ты начинаешь мне нравиться.
– Я вообще многим нравлюсь. Меня так и зовут, «Приятная Рикке».
– Кто это тебя так зовет?
– Ну просто… люди.
– Не соблаговолит ли госпожа Долгий Взгляд претворить свое видение в действительность?
Изерн, взобравшись на возвышение в потоке льющихся из огромных окон лучей, смахнула пыль с сиденья Скарлингова трона, отполированного задами множества великих людей прошлого.
– Да, наверное, надо же кому-то на него сесть, – согласилась Рикке. – Все-таки я так долго сюда шла, да и погода была не очень-то.
И она без долгих слов развернулась и опустилась на сиденье. Поерзала из стороны в сторону.
– Ну, как? – спросил Трясучка.
– Заднице малость жестковато.
– В твоем видении не было подушки? – спросила Изерн. – Может, тебе стоило бы ею обзавестись, если ты планируешь сидеть здесь долго.
Гвоздь вытянул вверх подбородок и поскреб горло.
– А ты планируешь сидеть здесь долго?
Рикке взглянула на Трясучку. Он поднял бровь. Она взглянула на Изерн. Та подняла обе брови.
– Ну что я могу сказать, – проговорила горянка, снова шумно сплюнув. – Надо думать, ни один из детей Круммоха-и-Фейла не стал бы возражать против моего взвешенного мнения, что… – Она выдержала неестественно долгую паузу прежде, чем закончить: – …Могло быть и хуже.
– Прими мою благодарность за столь весомую поддержку, – сказала Рикке.
– Они вернутся, ты же знаешь, – сказал Гвоздь. – Стур и его воины.
И он двинул большим пальцем в направлении входа, словно ожидал, что они могут ввалиться в зал в любой момент.
– Кто-то, может, и вернется, – возразила Рикке. – Но если король Орсо уделил хоть какое-то внимание письмецу, которое я ему накропала, то их ждет гораздо более жестокая драка, чем они ожидают. Так что Стур вернется с гораздо меньшим отрядом, чем ожидаешь ты. Если вообще вернется.
Гвоздь уставился на нее с приоткрытым ртом.
– Я год жила в Остенгорме, – объяснила она. – И там ко мне приставили женщину, которую они называют «гувернанткой».
– Что это? Что-то вроде ведьмы?
– Угу. Только очень занудная. Но если быть справедливой, оказывается, что умение писать имеет свои плюсы.
– Так, значит… – Гвоздь прищурился и принялся отсчитывать на пальцах. – Ты обещала Молодому Льву, что пойдешь с ним, после чего не только не пошла, но в его отсутствие захватила землю его союзника и к тому же предупредила его врагов, что он собирается напасть?
Рикке высоко задрала подбородок и почесала шею, в точности так, как это сделал он сам несколько минут назад.
– Если так излагать, то мое поведение действительно может показаться немного неискренним. Но если уж решил ударить кого-то ножом в спину, так лучше добавить еще пару раз, как ты считаешь? Просто для уверенности.
– Молодец, девочка, – проворчал Трясучка.
– Значит, она все же меня слушала, – сказала Изерн, потягиваясь и привставая на цыпочки.
Гвоздь недоверчиво хохотнул, глядя на нее с чем-то близким к восхищению.
– Ты начинаешь по-настоящему мне нравиться, – сказал он и стащил черный мех, который носил на плечах. – Ты что-то там говорила про подушку?
– Какие галантные манеры, – отозвалась Рикке, привстав ровно настолько, чтобы он смог подсунуть под нее мех, и тут же усаживаясь снова.
– Ну слишком-то уж забываться не стоит, – заметил Трясучка, поправляя костяшкой пальца падающее веко над своим металлическим глазом. – Черный Кальдер все еще на свободе.
Изерн кивнула:
– Он приложил много усилий, чтобы усадить своего сыночка на этот стул. И вряд ли будет вне себя от радости, когда услышит, что ты втиснула свою тощую задницу на его место.
– Он будет наготове, стоит тебе только споткнуться.
– У него повсюду друзья, – добавил Гвоздь. – Все ему должны, всем он оказывал услуги. Король Орсо не избавит нас от него, какие бы ты там письма ни писала.
– Это верно, – признала Рикке. – С Черным Кальдером нам придется разбираться самим. И, в отличие от его отпрыска, он поистине заслужил свое имя.
– Хитростью, коварством и безжалостностью, – подтвердила Изерн. – Качествами, которые очень любит луна.
Трясучка глянул на трон Скарлинга.
– У всех сильных людей или умных людей с большим и грозным именем есть одна проблема, – сказал он, и, разумеется, должен был знать, что говорит. – Люди всегда держат кулаки наготове, чтобы с тобой схлестнуться.
Гвоздь кивнул, подтверждая его слова:
– Я иногда очень хочу, чтобы люди обо мне никогда не слышали. Казаться маленьким, казаться глупым, не иметь имени – что ж… тогда у тебя появляются шансы.
– Хмм… – Рикке побарабанила ногтем по подлокотнику Скарлингова трона. Поковыряла исцарапанные, поблекшие слои краски, которые ковыряли поколения правителей до нее. Может, даже сам Скарлинг Простоволосый, почему бы и нет. – Лучшая сила – это выглядеть слабым, а?
– О чем ты думаешь? – спросил Трясучка.
– О том, что сказал бы мой отец, после того как оправился бы от потрясения, что видит меня в этом кресле.
Рикке подняла взгляд:
– Сидеть на троне – в этом нет ничего особенного. Вот остаться на нем сидеть – это дело похитрей.
Новый урожай
В чем-то это было неожиданностью – слышать, что птицы по-прежнему поют. Видеть, что солнце по-прежнему встает, чувствовать, что ветер по-прежнему дует.
