К тому времени, как она дошла до лужайки, она начала хромать. От боли в боку было тяжело дышать. Она жалела, что не захватила с собой «перкосет». Норс по-прежнему шел в нескольких футах позади нее.
– Теперь, значит, ты держишься на почтительном расстоянии, бесплотный мудак? – прорычала она через плечо.
Он выглядел угрюмым, но уж точно не раскаивающимся.
– Не знаю, что дерьмового можно сделать с призраком, – пообещала ему она, – но я это выясню.
Все ее пустые угрозы маскировали гремящий в ее сердце страх. Если он вселился в нее однажды, сможет ли он осуществить это снова? Что он может заставить ее сделать? Навредить себе? Навредить кому-то еще? По большому счету, она воспользовалась Норсом точно так же, когда на нее напал Ланс, но тогда под угрозой была ее жизнь. Она не пыталась вынудить его заняться сбором информации.
Что, если об этом узнает и вселится в нее другой Серый? Должно быть, это результат установившейся между ними связи. Она дважды его приглашала. Она знала, как его зовут. Она называла его по имени. Возможно, раз открыв дверь, закрыть ее уже нельзя.
– Алекс?
Алекс резко развернулась и схватилась за бок. Боль в ране прошла по всему ее телу. На тротуаре в синей ветровке парусной команды и надетой задом наперед бейсболке стоял Трипп.
– Чего тебе, Трипп?
Он, защищаясь, вскинул руки.
– Ничего! Я просто… Ты в норме?
– Нет, я не в норме. Но я в нее приду.
– Я просто хотел поблагодарить тебя, что, ну, знаешь, промолчала про эту историю с Тарой.
Ничего подобного Алекс не делала, но, если Трипп хочет так считать, она не возражала.
– А как же, приятель.
– Но эта тема насчет Блейка Кили – просто безумие.
– Серьезно? – сказала Алекс.
Трипп приподнял кепку, провел ладонью по волосам и снова ее надел.
– А может, и нет. Он мне никогда не нравился. Некоторые парни рождаются злыми, знаешь?
Алекс удивленно взглянула на Триппа. Может, он и не такой бестолковый, каким кажется.
– Знаю.
Она предостерегающе посмотрела на Норса, который шагал взад и вперед, снова и снова проходя сквозь Триппа.
Трипп вздрогнул.
– Черт, кажется, у меня грипп начинается.
– Отдохни, – сказала Алекс. – Сейчас ходит какой-то вирус.
Похожий на мертвого викторианца.
Алекс быстро пошла по Элм на Оранж. Ей не терпелось попасть под защиту охранных заклинаний. Она поднялась по трем ступеням крыльца в Il Bastone, и, как только она открыла дверь и переступила порог, ее охватило чувство облегчения. Норс парил посреди улицы. Она захлопнула дверь и увидела в окно, как порыв воздуха сдул его назад – словно выдохнул весь дом. Алекс прислонилась лбом к закрытой двери.
– Спасибо, – пробормотала она.
Но что помешает ему насильно вселиться в нее в следующий раз? Придется ли ей вернуться в пограничную область, чтобы разорвать их связь? Она была на это готова. Она отдастся на милость Саломы Нилс, чтобы ее снова впустили в «Волчью морду». Она бы позволила Доуз утопить ее тысячу раз.
Алекс развернулась, прижавшись спиной к двери. Дом казался безопасной гаванью. Сквозь уцелевшее витражное окно в фойе проникал дневной свет. Другое окно было заколочено. Осколки разбитого стекла по-прежнему лежали в глубокой тени. Там, где Доуз ударилась головой, на старых обоях была кровь. Никто не попытался ее отмыть.
Алекс посмотрела сквозь арку в гостиную, почти ожидая увидеть там Доуз. Но в комнате не было ни ее, ни ее папок и индексных карточек. Дом казался пустым, истерзанным и раненым. У Алекс заныло сердце. Ей так и не пришлось вернуться в Граунд-Зиро. И она никогда не любила Граунд-Зиро. Она с радостью с ним рассталась, стараясь забыть о кошмарах, которые там с ней случились.
Но, возможно, старый, приветливый, тихий Il Bastone, обитый теплым деревом, она успела полюбить.
Она отошла от двери и достала из кладовой совок и метлу. На то, чтобы подмести осколки стекла, у нее ушло немало времени. Она собрала все в целлофановый мешок и завязала его кусочком скотча. Она не знала, нужно ли их выбрасывать. Возможно, они могли бы положить осколки в горн вместе с козьим молоком и восстановить витраж.
Только войдя в маленький туалет, чтобы помыть руки, она поняла, что у нее все лицо в засохшей крови. Неудивительно, что Трипп спросил, все ли у нее в порядке. Она смыла кровь, глядя, как вода кружится в раковине и исчезает.
В холодильнике нашелся еще не испортившийся хлеб и сыр. Она заставила себя пообедать, хотя никакого голода не испытывала. Потом она поднялась в библиотеку.
Доуз на ее сообщение так и не ответила. Скорее всего, она вообще не смотрела на телефон. Она тоже залегла на дно. Алекс ее не винил, но это значило, что ей придется найти способ разорвать связь с Женихом самостоятельно.
Алекс схватила с полки книгу Альбемарле, но заколебалась. Она мгновенно узнала первую дату, которую Норс заставил ее написать в тетради: 1854, год его убийства. Остальные годы ничего для нее не значили. Она ничего не была должна Норсу. Но Дарлингтон считал, что убийство Жениха стоило расследовать. Он бы захотел узнать, что означают эти даты. Возможно, это хотела знать и Алекс. Это казалось поражением, но Норсу не обязательно было знать, что он раздразнил ее любопытство.
Алекс раскрыла портфель, достала свою шекспировскую тетрадь и открыла ее на забрызганной кровью странице: 1854 1869 1883. Если она сделает запрос на эти даты, библиотека взбесится. Необходимо было найти способ сузить параметры поиска.
Или, возможно, ей просто нужно найти записи Дарлингтона.
Алекс вспомнила слова, написанные им в каталоге экипажей: первое? Если он и расследовал дело Норса, то она не нашла записи ни в спальне Вергилия, ни в «Черном вязе». Но что, если они здесь, в библиотеке? Алекс открыла книгу Альбемарле и взглянула на последний запрос Дарлингтона – план Розенфелда. Но прямо над ним был запрос на нечто под названием «Daily New Havener». Она в точности переписала его и вернула книгу на полку.
Когда шкаф перестал трястись, она открыла его и вошла в библиотеку. Полки были заполнены чем-то, больше похожим на брошюры с мелким шрифтом, чем на газеты. Их были тысячи.
Алекс вышла и снова открыла книгу Альбемарле. В ночь исчезновения Дарлингтон работал в библиотеке. Она записала запрос на план Розенфелда.
На сей раз, когда она открыла дверь, на полках не было ничего, за исключением единственной книги. Она была большой и тонкой, в темно-красной кожаной обложке и совершенно не пыльной. Алекс положила ее на стол в центре комнаты и позволила ей раскрыться. Там, между чертежами третьего и четвертого подземных уровней Розенфелд-холла, лежал лесток желтой бумаги, аккуратно сложенный и покрытый крошечными остроконечными каракулями Дарлингтона – последнее, что он написал, прежде чем кто-то отправил его в ад.
