– А что было той ночью в квартире на Седрос?
– А, ты о Граунд-Зиро, – нахмурившись, ответила она. – Только не говори, что не читал мое дело.
– Читал. Я хочу знать, как тебе удалось выжить.
Алекс потерла большим пальцем борт подоконника.
– Я тоже.
Можно ли считать такой ответ удовлетворительным? Дарлингтон видел снятые полицейскими фото и видео с места преступления. Все пятеро погибших мужчин были избиты почти до неузнаваемости, двоим из них воткнули кол в сердце, как вампирам. Несмотря на масштабы бойни, кровавые брызги указывали, что все это – дело рук единственного нападавшего. Судя по оставленным всюду кровавым дугам, каждый жестокий удар был нанесен с замахом слева направо.
Что-то здесь не сходилось, но Алекс подозрение не коснулось. Во-первых, она была правшой, а во-вторых, вследствие своих миниатюрных размеров не смогла бы нанести удары такой силы. Кроме того, в крови у нее было столько фентанила, что ей очень повезло остаться в живых. Волосы у нее были мокрые, и ее нашли совершенно обнаженной. Дарлингтон не мог отбросить свои подозрения и покопался в деле дополнительно, но полицейские не обнаружили ни крови, ни ДНК: если бы она и была каким-то образом замешана в убийствах, то не смогла бы смыть с себя улики. Так почему преступник не тронул девушек? Если полиция права, и дело было в разборках с другим барыгой, почему он пощадил Алекс и ее подругу? От торговцев наркотиками, которые до смерти забивают людей бейсбольными битами, не ожидаешь сочувствия к женщинам и детям. Возможно, нападавший считал, что они уже погибли от передозировки. Или Алекс сливала информацию преступнику. Как бы там ни было, она явно знала о случившемся больше, чем рассказала полиции. Дарлингтон в этом нисколько не сомневался.
– Мы с Хелли были обдолбаны, – тихо сказала она, продолжая водить пальцем по подоконнику. – Я очнулась в больнице. Она не очнулась вообще.
Алекс вдруг показалась Дарлингтону очень маленькой, и он ощутил укол стыда. В свои двадцать она была старше большинства первокурсников, – но во многом оставалась еще ребенком, и потому влипла по уши. Той ночью она лишилась друзей, парня, всей своей привычной жизни.
– Идем, – сказал он, сам не зная, почему. Возможно, он испытывал чувство вины за свои расспросы. Возможно, потому что она не заслуживала наказания за то, что согласилась на сделку, от которой не смог бы отказаться ни один разумный человек.
Дарлингтон отвел ее назад в сумрачную оружейную – глухую комнату, стены которой были заставлены полками и ящиками высотой почти в два этажа. Ему не сразу удалось найти нужный шкаф. Когда он положил ладонь на дверцу, дом замер. Затем замок осуждающе щелкнул.
Он осторожно достал тяжелую инкрустированную перламутром коробку из полированного черного дерева.
– Скорее всего, тебе придется снять рубашку, – сказал Дарлингтон. – Я отдам коробку Доуз, и она…
– Я не нравлюсь Доуз.
– Доуз никто не нравится.
Алекс стянула рубашку через голову. Под черным лифчиком показались торчащие, как борозды обработанной пашни, ребра:
– Готово. Не зови Доуз.
Почему она с такой готовностью отдавалась на его милость? Она не боялась или была просто безрассудна? Ни то, ни другое не сулило ей в «Лете» ничего хорошего. Но Дарлингтон склонялся к мысли, что ни одна из его догадок не была верной. Казалось, что теперь Алекс испытывает его, что она бросила ему новый вызов.
– Приличия тебя бы не убили, – сказал он.
– Не хочу рисковать.
– Обычно женщины не раздеваются при мне без предупреждения.
Алекс пожала плечами, и борозды на ее теле зашевелились.
– В следующий раз зажгу сигнальный огонь.
– Было бы неплохо.
Татуировки кольчугой покрывали ее кожу от запястий до плеч и ключиц.
Дарлингтон открыл крышку коробки.
Алекс резко втянула в себя воздух и отпрянула.
– В чем дело? – спросил он.
Она отошла почти в другой конец комнаты.
– Не люблю бабочек.
– Это мотыльки.
Насекомые сидели в коробке ровными рядами. Их мягкие белые крылья подрагивали.
– По фигу.
– Мне нужно, чтобы ты замерла, – сказал он. – Сможешь?
– Зачем?
– Просто доверься мне. Оно того стоит, – Дарлингтон задумался. – Если тебе не понравится, я отвезу тебя и твоих соседок в «Икею».
Алекс смяла рубашку в кулаке:
– А потом отвезешь в пиццерию.
– Ладно.
– А тетушка Айлин купит мне осеннюю одежду.
– Ладно. А теперь иди сюда, трусиха.
Она неуверенно, бочком снова подошла к нему, отводя взгляд от содержимого коробки.
Дарлингтон одного за другим достал мотыльков и бережно посадил их на Алекс – по одному на ее правое запястье, правое предплечье, изгиб локтя, тонкий бицепс, плечо. Проделав то же самое с ее левой рукой, он посадил двух мотыльков на ее ключицы, где изгибались головы двух черных змей. Их языки почти встречались на ее яремной ямке.
– Chabash, – пробормотал Дарлингтон. Мотыльки в унисон взмахнули крыльями. – Uverat, – они снова забили крыльями и начали сереть. – Memash.
С каждым ударом крыльев мотыльки становились темнее, а татуировки начали бледнеть.
Алекс быстро, неровно задышала. Ее зрачки расширились от страха, но, пока мотыльки темнели и чернила исчезали с ее кожи, ее лицо менялось, открывалось. Она распахнула рот.
Алекс видела мертвецов, подумал Дарлингтон. Видела ужасы. Но никогда не видела магии.
Вот почему он это сделал – не из чувства вины или гордости, а потому, что настал момент, которого он ждал: шанс показать кому-то чудо, понаблюдать, как они осознают, что им не лгали, что обещанный им в детстве мир не сказка, от веры в которую нужно отказаться, что в лесу, под лестницей и среди звезд действительно что-то скрывается, что все исполнено тайны.
Мотыльки хлопали крыльями снова и снова, пока не стали угольно-черными. Один за другим они с тихим стуком падали с ее рук на пол. Теперь руки Алекс были чистыми, без малейших следов татуировок, хотя там, где игла проникла особенно глубоко, по-прежнему можно было различить едва заметные рубцы. Алекс, взволнованно дыша, вытянула руки перед собой.
Дарлингтон собрал хрупкие тела мотыльков и бережно положил их в коробку.
– Они умерли? – прошептала она.
– Напились чернил.
Он закрыл крышку и убрал коробку обратно в шкаф. На этот раз щелчок замка прозвучал более покорно. Дарлингтон решил, что необходимо провести с этим домом воспитательную беседу.
– Изначально адресные мотыльки использовались для передачи конфеденциальных сведений. Когда насекомые выпивали документ, их можно было отвезти куда угодно в кармане пальто или ящике с раритетами. Затем их клали на чистый лист бумаги, и они дословно воссоздавали документ. При условии, что получатель знал нужное заклинание.
