– Хочешь сказать, один из них до тебя дотронулся?
– Больше чем один. Я…
– Это невозможно. То есть… – он поставил бокал, провел ладонями по волосам. – Редко. Очень редко. Иногда, если проливается кровь или дух особенно взволнован. Поэтому преследование призраками – такая редкость.
Ее голос звучал резко, отчужденно:
– Это возможно.
Может быть. Если она не лжет.
– В следующий раз тебе нужно быть готовой. Ты не подготовилась…
– И кто в этом виноват?
Дарлингтон выпрямился:
– Что, прости? Я дал тебе две недели, чтобы войти в курс дела. Я задавал тебе прочесть конкретные абзацы, чтобы ты не перенапрягалась.
– А как насчет всех предыдущих лет? – Алекс встала и резко задвинула стул. Она перешла в утреннюю столовую. Ее черные волосы отражали свет лампы, она лучилась энергией. Дом предупреждающе застонал. Ей не было грустно, стыдно или тревожно. Она была в ярости. – Где вы были? – спросила она. – Вы, мудрецы «Леты» со своими заклинаниями, мелками и книжками? Где вы были, когда мертвецы увязывались за мной до самого дома? Когда они врывались ко мне в класс? В спальню? В мою долбаную ванную? Сэндоу сказал, что вы следили за мной годами, с тех пор, как я была маленькой. И ни один из вас не мог объяснить мне, как от них избавиться? Что для этого нужно всего несколько волшебных слов?
– Они безвредны. Просто ритуалы…
Алекс схватила бокал Дарлингтона и с силой запустила им в стену. Повсюду разлетелись осколки и красное вино.
– Они не безвредны. Ты рассуждаешь так, будто что-то в этом соображаешь, прямо-таки специалист, – она ударила ладонями в стол, наклонилась к нему. – Ты и понятия не имеешь, на что они способны.
– Ты закончила или хочешь разбить еще один бокал?
– Почему мне никто не помог? – почти зарычала Алекс.
– Я тебе помог. Если припоминаешь, тебя едва не погребло под морем Серых.
– Не ты, – Алекс обвела рукой дом. – Сэндоу. «Лета». Кто-нибудь, – она закрыла лицо руками. – Не робей. Никто не бессмертен. Знаешь, как много бы значило для меня знать эти слова в детстве? Такая мелочь могла изменить все. Но никто не удосужился помочь. Только потом, когда вы решили, что я могу вам пригодиться.
Дарлингтону не нравилась мысль, что он поступил плохо. Ему не нравилась мысль, что плохо поступила «Лета». Мы пастыри. И все же они оставили Алекс, вынуждая бороться с волками самостоятельно. Она права. Они о ней не позаботились. Она была объектом, который «Лета» изучала, наблюдая за ней издалека.
Он говорил себе, что дает ей шанс, справедливо относится к этой девушке, которую столкнула с ним судьба. И тем не менее позволил себе считать, что она совершила все возможные ошибки, пошла по кривой дорожке. Ему и в голову не приходило, что ее туда загнали.
После долгого молчания он спросил:
– Тебе станет легче, если разобьешь что-то еще?
– Может быть, – тяжело дыша, ответила она.
Дарлингтон встал и принялся распахивать дверцы шкафчиков с целыми полками «Lenox», «Waterford», «Limoge» – посуды из стекла, тарелок, кувшинов, блюд, масленок, соусников, хрусталя и фарфора стоимостью в много тысяч долларов. Достав один из бокалов, он наполнил его вином и протянул Алекс:
– С чего бы ты хотела начать?
7
Зима
У «Леты» должно быть руководство на случай убийства, последовательность шагов, которые ей следует предпринять и которые должен был знать Дарлингтон.
Он бы, скорее всего, велел ей обратиться за помощью к Доуз. Но максимум, чего достигли Алекс и аспирантка в своих отношениях, – это способность вежливо друг друга игнорировать. Как и почти все вокруг, Доуз любила блистательного Дарлингтона. Он был единственным, кто общался с ней совершенно непринужденно, не испытывая неловкости, которая окутывала Доуз, будто один из ее мешковатых свитеров неопределенной расцветки. Алекс была почти уверена, что Доуз винит ее за случившееся в Розенфелд-холле, и, хотя Доуз никогда не была разговорчива с Алекс, ее молчаливость приобрела новую враждебную интонацию, напоминающую захлопывающиеся шкафчики и полные подозрения взгляды. Алекс не хотела разговаривать с Доуз больше, чем необходимо.
Вместо этого она решила свериться с библиотекой «Леты». «Или можно просто забыть про всю эту историю», – подумала она, взбираясь по ступеням в особняк на Оранж. Возможно, уже через неделю Дарлингтон снова окажется под этой самой крышей. Обряд в новолуние может вернуть его целым и невредимым, и он применит свои великолепные мозги для решения загадки, связанной с убийством Тары Хатчинс. А может, его ум будет занят чем-то другим.
Ключа, открывающего Il Bastone, не существовало. Дарлингтон представил ее двери в первый же день, и теперь, когда она вошла, дом скрипуче вздохнул. Когда с ней был Дарлингтон, особняк всегда радостно напевал. По крайней мере, он не спустил на нее стаю шакалов. Алекс не видела гончих «Леты» с того первого утра, но думала о них всякий раз, как приближалась к дому, гадая, где они спят, голодны ли они и нуждаются ли духовные гончие в пище вообще.
Теоретически по пятницам у Доуз был выходной, но почти всегда можно было рассчитывать, что она будет сидеть в углу гостиной на первом этаже с ноутбуком. Благодаря этому ее легко было избегать. Алекс проскользнула по коридору в кухню, где нашла тарелку вчерашних сэндвичей, которые Доуз оставила накрытыми влажным полотенцем на верхней полке холодильника. Она принялась набивать ими рот, чувствуя себя воровкой, но от этого мягкий белый хлеб, кружочки огурца и тонко нарезанный лосось с укропом становились только вкуснее.
«Лета» приобрела дом на Оранж в 1888 году, вскоре после того, как из него съехал Джон Андерсон, якобы пытаясь сбежать от призрака продавщицы сигар, которую убил его отец. С тех пор Il Bastone притворялся частным домом, школой, управляемой сестрами Св. Марии, юридической конторой, а теперь – частным жилищем, вечно ожидающим ремонта. Но он всегда был «Летой».
Книжный стеллаж стоял в коридоре на втором этаже рядом со старинным письменным столом и вазой с сушеной гортензией. То был вход в библиотеку. В стену рядом с ней была вмонтирована старая панель, якобы управляющая стереосистемой, но работала она только в пятидесяти процентах случаев: иногда музыка, доносящаяся из колонок, звучала так надломленно и будто бы издалека, что дом казался еще более пустым.
Алекс достала с третьей полки Книгу Альбемарла. Книга выглядела, как обыкновенный гроссбух в тканевой обложке, но, когда она ее раскрыла, страницы слегка зашуршали, и она выругалась, ощутив легкий удар тока. Книга сохраняла эхо последнего запроса, и, перелистав до последней страницы с записями, Алекс увидела написанные почерком Дарлингтона слова: план Розенфелд-холла. Дата – десятое декабря. Последняя ночь, когда Дэниэла Арлингтона видели живым.
