Такой ее и нашли Меган и мисс Розалез – на полу в туалете, со скрученными вокруг лодыжек шортами, с трусами вокруг коленей, с пятнами смазанной крови на бедрах и куском пропитанной кровью туалетной бумаги между ног. Она рыдала и ерзала, ее бедра подрагивали. Она была одна.
Мисс Розалез подскочила к ней:
– Алекс! Дорогая!
Тварь, пытавшаяся войти в нее, исчезла. Она так и не узнала, почему он остановился, почему улетучился, но прижалась к мисс Розалез, теплой, живой и пахнущей лавандовым мылом.
Мисс Розалез велела Меган выйти из туалета. Она вытерла Алекс слезы и помогла ей помыться. Она нашла в сумке тампон и объяснила Алекс, как его вставить. Не переставая дрожать и плакать, Алекс последовала ее инструкциям. Она не хотела трогать себя там. Не хотела думать о том, как он пытался в нее войти. Мисс Розалез села рядом с ней в автобусе, дала ей пакетик сока. Алекс слышала, как другие дети смеются и поют, но слишком боялась обернуться. Боялась смотреть на Меган.
В эту долгую поездку назад в школу, в долгой очереди в кабинет медсестры она хотела только одного – оказаться рядом с матерью, чтобы та заключила ее в объятия и забрала домой, хотела оказаться в безопасности в их квартире, завернуться в плед на диване, посмотреть мультики. К тому времени, как ее мать приехала и закончила тихий разговор с директором, школьным психологом и мисс Розалез, коридоры опустели, и школа стала безлюдной. Когда Мира повела ее на парковку по отражающейся эхом тишине, Алекс захотелось опять стать маленькой, чтобы мама могла нести ее на руках.
Когда они приехали домой, Алекс как можно быстрее приняла душ. Она чувствовала себя слишком беззащитной, слишком голой. Что, если он вернется? Что, если на нее нападет что-то еще? Что может помешать ему, им всем, ее найти? Она видела, как они проходят сквозь стены. Где она снова сможет почувствовать себя в безопасности?
Она выбежала из душа и заглянула в кухню, чтобы залезть в один из выдвижных ящиков. Было слышно, как мать говорит по телефону в своей спальне.
– Они думают, что над ней, возможно, надругались, – плача, говорила Мира. – Что сейчас она из-за этого психует… Я не знаю. Я не знаю. В У. был тренер по плаванию. Он всегда казался немного странным, и Алекс не любила ходить в бассейн. Может, что-то случилось?
Алекс ненавидела бассейн из-за Тихого мальчика с проломленной левой стороной черепа, которому нравилось слоняться рядом с ржавым подиумом, где когда-то был трамплин для прыжков.
Она рылась в ящичке, пока не нашла маленький красный карманный нож. Она взяла его с собой в душ, положила на подставку для мыла. Неизвестно, поможет ли он против кого-то из Тихонь, но он ее немного успокаивал. Она быстро помылась, вытерлась и переоделась в пижаму, потом вышла в гостиную и свернулась на диване, завернув мокрые волосы в полотенце. Должно быть, мать услышала, как выключился душ, потому что через несколько секунд она вышла из спальни.
– Эй, детка, – мягко сказала она. У нее были красные глаза. – Есть хочешь?
Алекс не отводила взгляд от телевизора:
– Можем поесть настоящую пиццу?
– Я могу приготовить тебе пиццу здесь. Ты же хочешь миндальный сыр?
Алекс не ответила. Через несколько минут она услышала, как мама по телефону заказывает еду из Amici’s. Они ели перед телевизором, и Мира притворялась, что не наблюдает за Алекс.
Алекс ела, пока у нее не заболел живот, потом поела еще. Для мультиков было уже слишком поздно, и по телевизору начали показывать ситкомы про волшебников-подростков и живущих в лофтах близнецов – в школе все притворялись, будто уже из всего этого выросли. «Кто эти люди? – гадала Алекс. – Кто эти счастливые, замечательные, веселые люди? Почему они ничего не боятся?»
Ее мать покусывала корку. Наконец она потянулась к пульту и поставила телевизор на беззвучный режим.
– Детка, – сказала она. – Гэлакси.
– Алекс.
– Алекс, ты можешь со мной поговорить? Можем мы обсудить то, что случилось?
Алекс почувствовала, что из горла у нее болезненно вырывается смех. Если он вырвется, засмеется она или заплачет? Можем мы обсудить то, что случилось? И что ей сказать? Меня пытался изнасиловать призрак? Может, он меня даже изнасиловал? Она толком не знала, как это определяется, насколько глубоко он должен войти. Но это было не важно, потому что ей бы все равно никто не поверил.
Алекс сжала нож в кармане пижамы. У нее вдруг быстро заколотилось сердце. Что она скажет? Помоги мне. Защити меня. Только никто не сможет ее защитить. Никто не видит тварей, которые делают ей больно.
Возможно, они даже не настоящие. Вот что хуже всего. Что, если она все придумала? Может, она просто сумасшедшая, и тогда что? Ей захотелось кричать без остановки.
– Детка? – глаза ее матери снова наполнились слезами. – Что бы ни случилось, ты не виновата. Ты ведь это знаешь, правда? Ты…
– Я не могу вернуться в школу.
– Гэлакси…
– Мама, – сказала Алекс, повернувшись к матери и схватив ее за запястье, чтобы та прислушалась к ее словам. – Мама, не заставляй меня туда идти.
Мира попыталась ее обнять:
– О, моя маленькая звездочка.
Тогда Алекс закричала. Она изо всех сил оттолкнула мать.
– Ты долбаная неудачница! – снова и снова визжала она, пока ее мама не расплакалась, а сама Алекс не заперлась в своей комнате, стыдясь своих слов до тошноты.
Мира разрешила Алекс остаться дома до конца недели. Она нашла для нее психиатра, но той было нечего сказать.
Мира уговаривала ее, пыталась подкупить фаст-фудом и разрешением смотреть телик, потом наконец сказала:
– Либо ты общаешься с психиатром, либо возвращаешься в школу.
Так что в следующий понедельник Алекс вернулась в школу. Никто с ней не разговаривал. Одноклассники едва смотрели в ее сторону, и, найдя на своем шкафчике для физкультуры размазанный соус от спагетти, она поняла, что Меган все рассказала.
Алекс прозвали Кровавой Мэри. Обедала она в одиночестве.
Ее никогда не выбирали в качестве партнерши по лабораторным или пары на экскурсиях, и учителям приходилось навязывать ее людям насильно. Отчаявшись, Алекс совершила ошибку, попытавшись рассказать Меган, что произошло на самом деле, все объяснить. Она поняла, что это глупо, уже в момент, когда рассказывала; когда увидела, как Меган отстраняется от нее подальше, а взгляд ее становится отчужденным, как она накручивает на указательный палец длинную прядь кудрявых, блестящих каштановых волос. Но чем больше Меган отстранялась, чем больше затягивалось ее молчание, тем больше говорила Алекс, как будто где-то во всех этих словах скрывался тайный код, ключ, который поможет вернуть проблеск того, что она потеряла.
В конце концов Меган сказала только:
