Замявшись, Алекс сказала:
– Доуз, будь осторожна. Смотри в оба.
Доуз моргнула.
– Почему? – спросила она. – Я никто.
– Ты Лета и ты жива. Вот кто ты.
Доуз снова моргнула, как заводной механизм в ожидании, что повернется шестеренка, щелкнет правильное колесико, и она сможет продолжить движение. Затем ее взгляд прояснился, а брови сдвинулись.
– Ты его видела? – порывисто спросила она, глядя себе под ноги. – По ту сторону?
Алекс покачала головой.
– Норс утверждает, что его там нет.
– Должно быть, это хороший знак, – сказала Доуз. – В среду мы призовем его назад. Мы вернем его домой. Дарлингтон будет знать, что делать со всем этим.
Возможно. Но Алекс не хотела, чтобы ее жизнь зависела от ожидания.
– Ты много знаешь об убийствах Жениха? – спросила Алекс. Пусть она и знала теперь имя Норса, но не собиралась постоянно его произносить. Это бы только укрепило их связь.
Доуз пожала плечами.
– Все это входит в эти туры по Призрачному Коннектикуту вместе с Дженни Крамер и домом в Саутингтоне.
– Где это случилось?
– Не уверена. Не люблю читать о таких вещах.
– Тогда ты ошиблась в выборе работы, Доуз, – она склонила голову набок. – Или это работа выбрала тебя?
Она вспомнила историю Дарлингтона о том, как он в семнадцать лет проснулся в больнице с капельницей в вене и визиткой декана Сэндоу в руке. Это их объединяло, хотя она никогда этого не чувствовала.
– Они связались со мной из-за темы моей диссертации. Я хорошо подходила для исследовательской работы. Это было скучно, пока… – она замолчала. Ее плечи дернулись, как будто кто-то дернул ее за веревочки. Пока не появился Дарлингтон. Доуз вытерла глаза руками в варежках. – Я дам тебе знать, если что-нибудь выясню.
– Доуз… – начала Алекс.
Но Доуз уже торопливо шла назад к «Конуре».
Алекс огляделась по сторонам, надеясь увидеть Жениха и гадая, знает ли глума или ее хозяин, что она выжила, не ждет ли за углом засада. Ей нужно было вернуться в общежитие.
Алекс вспомнила процитированные Женихом строки из «Королевских идиллий», зловещую силу его слов. Если она правильно помнила, то эти стихи были о романе Герейнта с Энид, о мужчине, которого свела с ума ревность, хотя жена была ему верна. Это не вселяло уверенности. Скорей умру, чем в верности твоей засомневаюсь. Почему Тара выбрала эти строки для своей татуировки? Ассоциировала ли она себя с Энид или ей просто понравилось, как звучат эти слова? И почему кто-то из «Свитка и ключа» поделился ими с ней? Алекс не могла представить, что один из Замочников отблагодарил ее за особенно улетный кайф, проведя ее по гробнице и научив ее мифологии. И, даже если Алекс не придумывает на пустом месте, как продажа травы нескольким студентам превратилась в убийство? Здесь должно было повлиять что-то еще.
Алекс вспомнила, как лежала на спине на перекрестке, как видела глазами Тары в ее последние мгновения лицо Ланса над ней. Но что, если это вовсе не был Ланс? Что, если Тара была во власти каких-то чар?
Она пошла по Хай-стрит к столовой колледжа Хоппер. Ее влекла безопасность ее комнаты в общежитии, но ответы защитят ее лучше любых охранных заклинаний. Хотя Тернер и предупреждал ее, чтобы она не трогала Триппа, это было единственное известное ей имя и единственная прямая связь между обществами и Тарой.
Было еще рано, но, само собой, он уже сидел за длинным столом с несколькими приятелями. Все они были в просторных шортах, бейсболках и флисе, у всех были румяные щеки, хотя она знала, что у них наверняка похмелье. Очевидно, богатство лучше инъекций витаминов. Дарлингтон был вырезан из того же богатого холста, но у него было настоящее лицо, лицо, излучавшее какую-то твердость.
Приблизившись, она увидела, как друзья Триппа перевели на нее взгляды, оценили и потеряли интерес. В «Конуре» она успела принять душ, переодеться в спортивный костюм Леты и причесаться. После того, как ее выволокли на дорогу и чуть не утопили, на большее она не была способна.
– Эй, Трипп, – непринужденно сказала она. – Найдется минутка?
Он повернулся к ней.
– Хочешь пригласить меня на выпускной, Стерн?
– Посмотрим. Будешь хорошей шлюшкой и пообжимаешься со мной?
Друзья Триппа одобрительно заухали, и один из них протянул О-о-о да-а-а. Теперь они смотрели на нее.
– Мне нужно поговорить с тобой о той задаче.
Щеки Триппа порозовели, но потом он расправил плечи и встал.
– Конечно.
– Верни его домой пораньше, – сказал один из его приятелей.
– Зачем? – спросила она. – Хочешь подобрать объедки?
Они снова заухали и зааплодировали, как будто она нанесла впечатляющий удар.
– Ты такая пошлячка, Стерн, – сказал через плечо Трипп, когда она вслед за ним выходила из столовой. – Мне это нравится.
– Иди сюда, – сказала она. Она повела его вверх по лестнице мимо витражей с изображениями жизни на плантациях, которые пережили смену названия колледжа с «Калхуна Рабство-Это-Благо» на Хоппер. Несколько лет назад черный уборщик разбил один из них вдребезги.
Лицо Триппа изменилось, его рот изогнулся в предвкушении шалости.
– В чем дело, Стерн? – спросил он, когда они вошли в читальный зал. Там было пусто.
Она закрыла за собой дверь, и его ухмылка стала шире – похоже, он искренне думал, что она вот-вот к нему подкатит.
– Откуда ты знаешь Тару Хатчинс?
– Что?
– Откуда ты ее знаешь? Я видела ее журнал звонков, – солгала она. – Я знаю, как часто вы разговаривали.
Он насупился и оперся о спинку кожаного дивана, сложив руки. Угрюмость его не красила. Она превращала его из милого мальчика в озлобленного ребенка.
– Ты в копы подалась?
Она подошла к нему и увидела, как он застыл и приказал себе не пятиться. Весь его мир заключался в отсрочках, в хождении вокруг да около. Нельзя прямо к кому-то подходить. Нельзя смотреть им в глаза. Ты в норме. Ты не против. Ты понимаешь шутки.
– Не заставляй меня говорить, что закон – это я, Трипп. Я не смогу произнести это с серьезным лицом.
Он прищурился.
– В чем вообще дело?
– Ты что, идиот? – у него отвисла челюсть. Его нижняя губа была влажной. Говорил ли кто-то с Триппом Хельмутом таким тоном? – Дело в погибшей девушке. Я хочу знать, в каких вы были отношениях.
– Я уже говорил с полицией.
– А теперь ты говоришь со мной. О погибшей девушке.
– Я не обязан…
Она наклонилась к нему.
