Сам глава охраны даже бровью не повел, а вот Кен выглядел несколько растерянным.
— Бред. Никто бы из них не предал род, — произнес он и более уверенно продолжил: — Да и зачем кому-то из них это? Более того, один человек тут ничего и не смог бы сделать, а предательство сразу нескольких? — покачал он головой. — Нет, невозможно.
— В таком случае, — перешел я к главному, — это не предательство. Кому у вас может быть выгодна моя смерть? Кто мог отдать им приказ?
После моих слов Кен на секунду замер, а затем обеими ладонями потер лицо.
— Син, не неси ерунду, — произнес он, оторвав руки от лица. — У Тоётоми нет причин желать тебе смерти. Ни у кого из нас. Про подкуп я вообще молчу. Мой род тут ни при чем. Клан тоже.
— Понятно, — положил я голову на спинку кресла и прикрыл глаза. — Значит, наши враги из очень сильного и могущественного рода… или клана, который может себе позволить провести такую операцию и остаться неузнанным.
— Уж прости, что это не Тоётоми, — усмехнулся Кен.
— Прощаю, — улыбнулся я, после чего собрался, открыл глаза и глянул на парня. — Я тебе доверяю, Кен. Раз ты сказал, значит, твоя охрана ни при чем. А вот нападающим — нет, что бы ты там ни говорил. Так что давай думать, что нам делать.
На самом деле я не то чтобы не доверял словам парламентера, просто кто может поручиться, что ему сказали правду? Он ведь вряд ли там главный и, скорее всего, просто передал слова начальства. Или их решение пропустить детей может в любой момент поменяться. Ну вот не догадался командир нападающих, что друзей цели можно взять в заложники, и тут его осенило. Или он сомневался и в последний момент поменял решение. Или ему пришел неожиданный приказ сверху. Да мало ли, короче. Все что угодно может произойти.
В целом я и так знал, что мне делать, осталось убедить Райдона спрятаться в подвале дома вместе с остальными. Убедил кое-как. Правда, потом начал спорить, чтобы и его люди там сидели. Ну или наверху, охраняя вход в тир. И уже почти сдался, лишние люди не помешают, но потом прикинул… Остальные ведь тоже будут пихать мне своих охранников, а людям Тоётоми я… Пришлось постараться, чтобы не поморщиться, когда говорил об этом Кену. В итоге таки надавил на Райдона, используя его сестру как повод. Все-таки ее защита должна быть у брата в приоритете.
С Кеном было посложнее, хотя бы потому, что причины у него оставить мне своих людей вполне серьезные. Именно он хозяин поместья и потому просто обязан защищать своих гостей. Я же напирал на несогласованность действий бойцов. Моя охрана — это сработавшаяся команда, и лишний элемент им просто не нужен. Особенно если этот элемент столь незначителен. Потом пришлось спускаться в тир и… да, вновь спорить. Мамио быстро слился, а вот Вакия взбрыкнул. Его никакая сестра не останавливала, а если вспомнить наше с ним знакомство, парень он довольно благородный. Прямо скажем, очень благородный, и оставлять друга сражаться одного ему претило. Он и в тир-то спустился из-за Анеко. Точнее, из-за Мамио, который защитить Анеко не смог бы и которого самого защищать надо было. Но теперь здесь Райдон, и Тейджо свободен в своих действиях. И чем дольше спорил с ним, тем яснее понимал, что Райдон скоро сорвется и присоединится к Тейджо. Да и Мамио все больше и больше хмурился. Лишь Анеко молодчинка — сидела на стуле и терпеливо слушала спор парней. Правда, и сорвалась первой именно она. Поднявшись на ноги, девушка подошла к нам.
— Вакия Тейджо, — произнесла она строго, — мне крайне не нравится сложившаяся ситуация, и мне было бы гораздо спокойнее, если бы кроме вас тут находился и Синдзи, но ты забываешь одну вещь. Это дело Аматэру. Именно им бросили вызов, им объявили войну, задели их гордость. Если Синдзи хочет принять этот бой, я могу лишь молиться богам, чтобы они даровали ему удачу. И не лезть туда, где я ничего не понимаю.
Последними словами она его красиво уела. Вроде как именно Анеко глупышка, не разбирающаяся в реальном бое, но посыл при этом более чем конкретный. Не Тейджо лезть туда, где он полный ноль. Плюс вначале намекнула, что хорошо бы им, парням, сидеть здесь и защищать ее — девушку. В общем, судя по поджатым губам Вакии, он почти сдался. Еще не принял ее слова, но и спорить дальше было сложно.
— Тейджо, — решил я ему помочь. — Ты ведь японец. Ты знаешь, кто такие Аматэру. Нутром чуешь, — использовал я «голос». — Так поверь моему слову — ничего со мной не случится. Мы победим, а они сдохнут. Во славу мою, — закончил я жестко.
После моих слов аж семь секунд в помещении стояла тишина. Парни хмурились, Анеко удерживала нейтральное выражение лица.
— Я понял, — выдавил из себя Тейджо. — Будь по-твоему, я и мои люди останемся здесь. Но мне это не нравится. Друзья должны помогать друг другу. Семья и друзья — это то, за что можно отдать жизнь. За что надо отдавать жизнь.
— Тейджо, — вздохнул я. — Ну вот скажи мне, с чего ты решил, что выжившим это надо? Что за эгоизм? Думаешь, те, за кого отдали жизнь, будут рады этому?
— Вот и я о том! — вскинулся он. — Ты идешь рисковать жизнью, думаешь, мы рады этому? Почему я должен сидеть здесь, когда ты… — поджал он губы. — Вместе веселимся, вместе сражаемся, а если кто-то погиб, то ему просто не повезло. Так говорил мой дед, так говорит мой отец, и я буду так же говорить своим детям.
Черт, этот мальчишка… Мы ведь с Маклаудом и Стилягой так же жили. По тем же принципам. Вместе веселились, вместе сражались, помогали друг другу. А если бы из нас кто-то умер, что ж… такова жизнь. Но то мы, псы войны, ровесники, в конце-то концов, а это дети. В душу лезущие поганцы.
— Вот когда ты своих детей заделаешь, — произнес я самую малость зло, — мы будем вместе рубить наших врагов. И я слова против не скажу. А пока, малец, засунь свою гордость поглубже и защищай тех, кого можешь защитить.
Заметив, что Тейджо, да и остальные ребята, немного побледнели, постарался успокоиться. Все-таки не удержал «яки». Блин. Всё, я спокоен.
— Я… — сглотнул Тейджо.
— Извини, — прикрыл я глаза. — Вы все извините.
— Ничего, — произнес Тейджо. — Нормально все. Я высказался, ты высказался, обменялись, так сказать, любезностями.
— Ладно. Тогда… Пойду я. А вы тут укрепляйтесь. Кен… Нормально все, справимся.
Окинув напоследок ребят взглядом, пошел на выход. Щукин подал голос уже в коридоре, после того как мы поднялись по лестнице из тира.
— «Малец» — это ты сильно сказал, — усмехнулся он.
Вот тут-то мне по-настоящему башню и сорвало.
— А ты думаешь, — процедил я, — что кто-то из них имеет право называться иначе? Они не видели ни жизни, ни смерти. На моих руках, буквально вот на этих руках, смерть десятков тысяч. Даже ты не видел смерть по-настоящему! А я там был. И советую каждую ночь молиться, чтобы не увидеть того, что видел я. Думаешь, можешь учить меня жить? Да что может понимать в жизни тот, кто даже смерть не чувствует?! Ты понятия не имеешь, каково это, когда старуха с косой скребет по твоей душе. Каждый раз, Щукин, я чувствовал смерть каждого мной убитого. Сотни, тысячи, десятки тысяч смертей каждый раз выворачивают меня наизнанку, — цедил я ему в лицо. — Такова ведьмачья доля, старик, чувствовать и жизнь и смерть. Так что да, я имею право решать, кто здесь малец, а кто нет.
