Маги и их охранники бродили вокруг тел. Из карманов и из-за пазух вытаскивались книги, читались, отбрасывались. Люди вступали в круг, работали, уходили, менялись, возвращались, оставались, снова уходили… появились обитатели дома Ханаанского. Харроу проработала почти два часа, прежде чем рухнула в лужу подсыхающей крови. На этом Гидеон утащила ее из эпицентра. Проходя мимо, она заслонила Шестому свет к явному раздражению Камиллы, которая считала любое вторжение в личное пространство Паламеда попыткой убийства. Сам же Паламед говорил с Харроу тихо и отрывисто, как с коллегой, которую знал всю жизнь.
Принцессы Третьего дома вели себя как музыканты, которые поневоле возвращаются на бис раз за разом. Чары, отступление, повтор, другой, третий. Они стояли рядом на коленях, держась за руки, и, как бы Ианта ни злобствовала насчет интеллекта сестры, Корона даже не вспотела. Это Ианта насквозь промокла от пота и крови. Один раз она подозвала к себе Набериуса и вдруг сделала такое, от чего Гидеон чуть не вывернуло (в очередной раз). Она стала его есть: оторвала зубами прядь волос, откусила кусочек ногтя, вонзила зубы в основание ладони. Он молча терпел. Потом она наклонила голову и вернулась к работе. Искры слетали с ее рук, как с только что откованного клинка, временами она сплевывала волосы. Чтобы с этим справиться, Гидеон пришлось пялиться на узкие ночнушки. Гадкий Исаак работал, но на него смотреть Гидеон не нравилось. Он плакал, плакал всем лицом, глазами, губами, носом. Дульсинея хотела было присоединиться к его заклинанию, но Протесилай отвел ее рукой столь же жесткой, сколь и мясистой. Смена некромантов продолжалась, пока не остался один Паламед. Наконец и он рухнул, будто ему ноги подрубили, и вслепую потянулся за бутылкой воды. Камилла подала ему бутылку, и он сделал несколько долгих глотков.
– Спускаемся, – произнес голос сверху лестницы.
По лестнице спустился желчный бледный рыцарь Восьмого дома, одетый в кожу, с рапирой на бедре. Потом он помог своему дядюшке, бело-серебристому и кривящемуся от отвращения. Адепт закатал алебастрово-белые рукава и задумчиво обошел тела. Лизнул палец, будто собирался перевернуть страницу.
– Я постараюсь их отыскать, – произнес он своим неожиданно глубоким и грустным голосом.
– Не теряй времени, Октакисерон, – сообщила Харроу, – они ушли.
Некромант Восьмого дома наклонил голову. Волосы, спадавшие на плечи, имели забавный пепельный цвет, который остается, когда гаснет огонь. Надо лбом он схватил их лентой, чтобы они не спадали на резкое одухотворенное лицо.
– Прошу простить, но я не принимаю советы о духах от адепта магии костей.
Лицо Харроу стало твердым.
– Прощаю.
– Прекрасно. А теперь нам больше нет нужды разговаривать. Брат Колум?
– Готов, брат Сайлас, – немедленно отозвался покрытый шрамами племянничек и подошел поближе. Теперь родственники могли друг друга коснуться.
Какое-то мгновение Гидеон казалось, что они собираются помолиться перед телами. Или что им хочется быть рядом, чтобы разделить эмоционально напряженный момент. Они стояли так близко, что могли бы слиться в объятиях, но не стали: некромант положил руку на мощное плечо Колума (ему пришлось тянуться вверх) и закрыл глаза.
Сначала ничего не происходило. Потом краски начали покидать лицо Колума из Восьмого дома, как будто он был покрашен дешевой краской. Цвета растворялись, как растворяется тень в полной темноте, и в безжалостном свете электрических фонарей это зрение было еще ужаснее и откровеннее. Он бледнел, а белый Сайлас начинал светиться. Он мерцал радужно-белым блеском, и в воздухе запахло молниями.
– Значит, это правда, – тихо сказал кто-то, а кто-то другой одновременно спросил:
– Что он делает?
Ответила Харроу – беззлобно, но и безрадостно:
– Сайлас Октакисерон высасывает души.
К этому моменту Колум из Восьмого дома посерел. Он все еще стоял, но дышал с трудом. Некромант рядом с ним светился, но больше не происходило ничего.
Мрачный юноша нахмурился еще сильнее, сцепил руки и беззвучно зашевелил губами. Гидеон почувствовала какой-то рывок, будто холодной ночью с нее стащили одеяло. Это немного напоминало ощущение, испытанное в «Отклике» (примерно тысячу лет назад). Кто-то будто ткнул в какую-то нежную точку глубоко у нее внутри. И одновременно это ни на что не походило и было чертовски больно. Как будто мигрень в зубах. Фонари астматически содрогнулись и притухли, будто у них разом сели аккумуляторы. В глазах помутилось, и, опустив взгляд, Гидеон заметила, что руки у нее посерели.
В теле Абигейл Пент вспыхнула бледно-голубая искра, и тело вдруг жутко содрогнулось. Мир стал тяжелым и почернел по краям, Гидеон закоченела до костей. Кто-то крикнул, и она узнала голос Дульсинеи.
Тело Абигейл вздрогнуло один раз. Потом другой. Сайлас открыл рот и издал гортанный звук, будто только что проглотил кусок раскаленного железа, один из фонарей взорвался, и Гидеон краем глаза заметила, что он раскинул руки. Сама она метнулась через толпу посеревших людей, увидев, как Дульсинея падает, словно в замедленной съемке, и дотянулась все-таки до осевшей девушки. Гидеон закинула руку Дульсинеи себе на плечо и вздернула тело наверх. Зубы стучали так, что она боялась прокусить себе щеку изнутри. Протесилай сделал шаг вперед и не стал даже доставать рапиру: он просто ударил Сайласа в лицо.
Дульсинея вырвалась из рук Гидеон, дрожа и плача, крикнула:
– Про!
Но было уже поздно. Некромант Восьмого дома рухнул, как мешок с картошкой, и скорчился на полу. Только теперь Протесилай вытащил рапиру, маслянисто щелкнувшую о ножны. Фонари затрещали и загорелись с новой силой. Холод отступил, будто закрыли дверь, за которой ревел ветер. Странно, но Колум из Восьмого дома вообще никак не отреагировал. Он просто стоял рядом с Протесилаем, серый и неподвижный, как бетонная плита, а Протесилай высился над распростертым на полу некромантом, держа клинок наготове. Все это походило на жутковатую скульптурную композицию.
– Дети! – донесся от люка визгливый голос. – Дети, прекратите!
Это был Учитель. Он спустился на пару ступенек, но большего, видимо, позволить себе не мог. Впервые за все время знакомства он показался Гидеон живым, старым и хрупким, его безмятежность и напускная бодрость сменились диким ужасом. Он выпучил глаза и цеплялся за верхнюю ступеньку, как за спасательный плот.
– Нельзя! – сказал он. – Он не может никого опустошить здесь или сделать их вместилищем для чего-то другого. Отнесите Абигейл и Магнуса из Пятого дома наверх, и побыстрее.
– Учитель, мы должны оставить тела там, где их нашли, если мы хотим узнать, что произошло, – заметил Паламед.
– Я не смею, – отозвался Учитель, – и я бы не посмел спуститься, чтобы унести тела. Поднимите их наверх. Используйте носилки, магию, Преподобная дочь может использовать скелетов, используйте что угодно, но отнесите их наверх и сами поднимайтесь.
