– Свет, Нав.
– Чего?
– Ты взяла фонарь.
– Мне было неизвестно, что я должна предоставлять и такие услуги.
Последовала тихая ругань. Гидеон почувствовала, что Харроу повернулась обратно к двери, измерила ее ширину руками, слепо потыкалась по сторонам в поисках лампы. Что-то нашла, и послышался громкий щелчок. Наверху заморгали, приходя в себя, электрические лампы, и темная одинокая комната вдруг предстала перед глазами.
Гидеон не знала, чего именно она ожидала. Она стояла, как будто приросла к полу, и Харроу тоже. Довольно долго они просто смотрели.
Это был кабинет. Однажды кто-то просто встал и вышел из него и никогда больше не возвращался туда, где работал много лет. Просторная квадратная комната без окон оказалась очень хорошо освещена. Длинный ряд ламп заливал светом самые важные точки. Один край комнаты занимала лаборатория: грязные, покрытые исцарапанным ламинатом столы и бесконечные полки заметок в кожаных тетрадях или папках с кольцами. Большая металлическая раковина и щетка выглядели очень странно на стене, выложенной костями. В горшке до сих пор лежали брусочки мела для диаграмм, а консервированная кровь во фляжках совсем не потускнела. На одном столе громоздились пухлые стопки бумаги, изрисованной графиками и моделями. На одной виднелся грубый набросок знакомой химеры: многорукой, с толстыми ребрами и крепким черепом. Лежали тут драгоценные инструменты. Лежали эпоксидные лопаточки, оплавившиеся в ходе каких-то экспериментов. На одной стене виднелась увеличенная картина – то ли литография, то ли полимерная фотография, – изображавшая группу людей, собравшихся вокруг стола. Лица их кто-то изрисовал толстым черным маркером.
Харроу уже вплыла в лабораторию не дыша. Гидеон подумала, что дышать ей все-таки стоит, а то упадет на пол. Комната делилась на три основные части: лаборатория, а за ней большой отсек, откуда убрали всю мебель, чтобы освободить каменный пол. У стены стояла стойка для оружия, в которой еще торчали две рапиры, сверкающие, будто их отполировали всего час назад. Тренировочная площадка. Стену подпирало жутковатое собрание металлических хреновин. Гидеон далеко не сразу поняла, что смотрит на нечто по-настоящему древнее. Это был карабин со свободным затвором. Раньше она такие только на картинках видела.
Третья часть комнаты представляла собой приподнятую платформу, на которую вела полированная деревянная лестница. Дерево здесь не разрушилось, в отличие от всего дома Ханаанского. Должно быть, темная запертая комната каким-то образом сохранила его. Или здесь по-другому шло время. Когда включился свет, волоски на шее у Гидеон встали дыбом, и они не опускались, как будто ее вторжение могло заставить время мгновенно взять свое. Она обнаружила, что залезла по лестнице и смотрит на такое банальное и домашнее зрелище: книжный шкаф, низкий стол, пухлое кресло и две кровати. На столе остались давно брошенный чайник и две чашки. Кровати стояли совсем близко друг к другу: лежа на одной, можно было протянуть руку и тронуть лежащего на другой, если руки у тебя длинные. Разделяла кровати только тумбочка. Почти как спальня Харроу с гротескной колыбелью, приткнувшейся у огромной кровати под балдахином. Двое людей здесь оказались бы так близко, что один проснулся бы от храпа другого. На тумбочке тоже стояла лампа и лежал какой-то мусор, который уже никто никогда не уберет. Очень старые часы. Пустой стакан. Тоненький серебряный браслет без застежки. В грязном мелком стакане лежала какая-то серая дрянь вроде пепла. Возможно, это были кремированные останки. Когда Гидеон их коснулась, в пальцы въелся сильный запах.
Постели были застелены, подушки, лежавшие на резных деревянных кроватях, взбиты. Кто-то оставил под одной из них пару невероятно ветхих тапочек. Рядом валялся смятый кусок бумаги, который Гидеон и подобрала.
Харроу торжествующе завопила. Гидеон отвернулась от кроватей, сунула листок в карман и двинулась наверх, посмотреть, что там нашла некромантка. Она стояла у стола, глядя на две огромные каменные скрижали, приплавившиеся друг к другу. Камень пронизывали бледно-зеленые волокна, слабо светившиеся от прикосновения Харроу. Буквы были мелкие, корявые, а схемы совершенно непонятные. Харроу уже вытаскивала свой дневник.
– Это теорема из зала испытания, – крикнула она, – полная методология переброски… использования живой души. Весь эксперимент целиком!
– Это такая интересная некромантская штука?
– Именно. Интересная некромантская штука. Надо ее скопировать, потому что поднять камень я не могу. Тот, кто это сделал, был гением.
Гидеон предоставила Харроу камням и открыла верхний ящик тумбочки. Там до отвращения обыденно расположились три карандаша, кости пальца, грубый точильный камень – кости и камень только укрепили ее подозрения в отношении обитателей комнаты – и старая потертая печать. Гидеон взглянула на печать: на ней красовалась красно-белая эмблема Второго дома.
Она осторожно села на одну из кроватей, и пружинный матрас под ней заскрипел. Вытащив из кармана смятый листок, она принялась его разворачивать. Это оказался обрывок записки, когда-то давно разорванной на части. Ей достался только один уголок.
– Я готова, – сказала Харроу снизу, – скажи мне что-нибудь.
Гидеон сунула листок обратно в карман и быстро заглянула в остальные ящики. Одинокий носок. Скальпель. Кусок клеенки. Жестяная банка – пустая, но слабо пахнущая мятой. Такое можно найти в любой прикроватной тумбочке. Хотя не совсем в любой. В тумбочке, принадлежавшей определенным людям.
Она спустилась по лестнице и подняла черные очки на лоб.
– Тут жили рыцарь и некромант.
– Я пришла к тому же мнению, – согласилась Харроу, перебирая бумаги. Поднесла одну из схем к камню, сравнивая.
– Вот. Подойди и посмотри.
Почерк у Харроу был не сильно лучше, чем каракули на камне. В самом конце длинного списка дико скучных заметок красовалась отдельная строчка:
В надежде на понимание новых ликторов. Слава и любовь первому Владыке мертвых.
– Насколько я себе представляю подсказки, это она и есть, – заметила некромантка.
– Да. К тому же там наверху стоят две кровати и валяется куча мечей, – согласилась Гидеон. – Они жили друг у друга на голове. Изучали странные теоремы ликторов. В одном ящике валяется очень старый знак Второго дома.
Обе какое-то время побродили ко комнате. Харроу перелистывала журналы и щурилась, глядя на страницы. Гидеон взяла какую-то книгу и уставилась на выцветшую надпись на форзаце, оставленную вечность назад и застывшую во времени:
Одна плоть, один конец
Г и П
Они копались в следах жизни двух незнакомцев. Из какой-то банки Гидеон выудила две древние зубные щетки, электронные, с вращающейся головкой и кнопкой пуска.
– Они не просто старые. Они охренеть какие старые.
– Да, – согласилась Харроу. – Секстус мог бы сказать, сколько им лет, но я не хочу его спрашивать. Эту комнату каким-то образом законсервировали. Она не умерла своей смертью. Может быть, мы первые, кто вошел в нее после ухода ее обитателей.
