– Ага, я знаю. Оставить его Камилле.
Гидеон не понимала, как обращаться с этой новой, гиперопекающей Харрохак, девушкой с затравленным взглядом. Она смотрела на Гидеон, как человек, которому вручили на сохранение яйцо и посадили среди змей, питающихся яйцами. Но сейчас она смело вышла вперед, развела ладони в некромантическом жесте, таком же устрашающем, как обнаженный клинок в руках у рыцаря. Харроу шагнула внутрь. Паламед прошел за ней, пошарил по стене рукой и нашел выключатель.
Гидеон тоже прошла в лабораторию и посмотрела, как Камилла осторожно прикрывает дверь. Кажется, в эту просторную лабораторию открытой планировки попала бомба. Здесь стояли три длинных стола, заваленных старыми ненужными инструментами, опрокинутыми мензурками и использованными ручками, да и заросших бурой плесенью. На полу лежал мохнатый ковер, а в одном углу валялась неопрятная куча, в которой Гидеон опознала спальные мешки. В другом углу висел древний погнувшийся турник, а на нем полотенце, валяющееся тут уже миллион лет. Везде лежали клочки бумаги и какие-то тряпки, как будто отсюда убегали в дикой спешке – или просто тут жили страшные неряхи. Яркие прожекторы освещали разгром.
– Хм, – без выражения заметила Камилла, и Гидеон тут же поняла, что она сортирует свои и Паламеда носки не только по цвету, но и по стилю. Харрохак и Паламед пробирались к столу.
Паламед объяснял на ходу:
– Не то чтобы у меня ушло много времени на это испытание, хотя у меня было серьезное преимущество. Это психометрическое испытание. Сложнее всего было разобраться, чего именно от меня хотят: испытание задумал человек со странным чувством юмора. Там была комната со столом, запертой шкатулкой и одним зубом.
– Реконструкция?
– Не все способны воссоздать тело по осколку зуба, Преподобная дочь. В общем, я изучал его часа два. Я узнал все, что в принципе возможно было узнать об этом зубе. Второй моляр верхней челюсти, молочный, дефицит витаминов, мужчина, умер в возрасте примерно шестидесяти лет, послушно чистил зубы ниткой, никогда не покидал планету. Умер в этой самой башне.
Оба перебирали бумаги не столе: Паламед раскладывал их идеальными стопками, в зависимости от того, где именно бумага нашлась. Он поправил очки и продолжил:
– Потом делом занялась Камилла, потому что я вообще не думал.
Камилла застонала. Она пробралась к ржавому турнику и внимательно его изучала. Гидеон же добрела до грязной груды спальников и бездумно их пинала. Харроу нетерпеливо сказала:
– Переходи уже к развязке, Секстус.
– Я проследил связи зуба. Ничего не получил – он не был связан ни с одной частью здания. Черная дыра. Как будто тело, которому принадлежал этот зуб, никогда не было живым. Никаких призраков, останков, ничего. А ты сама понимаешь, что это невозможно. Это значит, что дух каким-то образом удалили полностью. Так что я занялся старомодной дедукцией. – Он заглянул под папку. – Я поискал наверху скелет без верхнего моляра. Он не пошел со мной вниз, но позволил сделать слепок своей ключицы. Ключицы! Ничего себе шуточки. Думаю, ты можешь представить мою реакцию, когда я открыл ею шкатулку и ничего там не нашел.
Гидеон оторвалась от картонной коробки, полной колечек от банок с газировкой. Если коробку трясти, она немузыкально звенела.
– Конструкты? Вроде костяных слуг?
– Второе верно, первое нет, – лаконично ответила Камилла.
– Это полная противоположность тому, что госпожа Септимус зовет внешне оживленным трупом, – сказал Паламед. – Большая часть их способностей сохраняется. Мой был очень мил, разве что разучился писать. Скелеты – это не оживление, Девятая, это выходцы с того света. Привидения, населяющие физическую оболочку. Просто они не обладают способностью перемещаться по танергетическим связям. Оживленный труп – это дух, привязанный к идеальному, неповрежденному телу… по крайней мере, так это задумано… а то, что я назвал бы отвратным трупом – это неповрежденный дух, привязанный к разлагающемуся телу. Не то чтобы в сохранение этих костей вкладывали много сил.
Харрохак бросила папку с кольцами на скамейку.
– Ну я и дура! – горько сказала она. – Я видела, что они двигаются слишком хорошо для конструктов. Я пыталась повторить то, как они были сделаны. Это невозможно. Нужен кто-то, кто их контролирует.
– Они сами себя контролируют, – пояснил Паламед, – они автономны и питают сами себя. Это уничтожает самые основы танергетической теории, которые мы учили. Стариканы дома ногти на ногах бы сгрызли, услышав об этом. И это все еще никак не объясняет, почему на костях нет энергетической метки. Так или иначе, это лаборатория ликтора, который их создал. А вот и теория.
Как и в прошлой лаборатории, теорема была начерчена на большой каменной плите, запихнутой куда-то в пыльный угол и засыпанной листами бумаги. Оба рыцаря подошли. Все вместе уставились на вырезанные в камне диаграммы. В лаборатории было очень тихо, а в свете прожекторов плавали такие столбы пыли, что их можно было потрогать. На краю камня, вделанного в стол, лежал зуб. Паламед поднял его. Это был премоляр с длинными жуткими корнями, потемневший от возраста. Паламед отдал зуб Харроу, которая осторожно развернула его, как умеют только костяные маги. От этого зрелища у Гидеон всегда ныла челюсть. Зуб стал длинной лентой эмали, как апельсин, с которого лентой сняли шкурку и разложили ее по столу. Трехмерный объект превратился в двухмерный. На зубе виднелись очень маленькие буквы:
ПЯТЬ СОТЕН К ПЯТИДЕСЯТИ
ЗАКОНЧЕНО!
Харрохак вытащила свой толстый черный дневник и что-то в нем уже царапала, а вот Паламед внезапно потерял интерес к камню с теоремой. Теперь он смотрел на стены и временами открывал то одну, то другую папку, отброшенную Харроу. Остановился он перед выцветшей пробковой доской, густо утыканной булавками с привязанными обрывками ниток. Гидеон подошла ближе.
– Посмотри, – сказал он.
По всей доске были разбросаны радужные группки булавок. Гидеон заметила, что в центре каждого пятнышка воткнута булавка с белой головкой. Самые маленькие и многочисленные группки состояли из трех булавок вокруг одной белой. В других группках булавок было по пять или шесть. А еще были два отдельных круга из нескольких десятков каждый и одно огромное пятно, больше сотни разноцветных булавок, плотно натыканных вокруг одной белой.
– Проблема некромантии, – сказал Паламед, – состоит в том, что сами действия, если их понять, не так уж сложны. Но вот поддерживать их… мы – колоссы на глиняных ногах. Наша армия жива только потому, что у нас есть сотни тысяч тяжело вооруженных людей с огромными мечами.
– Секстус, всегда можно получить доступ к танергии, – сказала Харроу рассеянно, поглядывая на текст, который она копировала, – одна смерть – и я продержусь лишних десять минут.
– Да, но в этом и состоит проблема! Десять минут, а потом тебе снова понадобится источник. Танергия неустойчива. Главная угроза некромантии – сами некроманты. Весь мой Дом ради надежного источника…
