Она умолкла, восстанавливая равновесие, потом раскинула руки, указывая на обрывистые берега ущелья.
– Это исключение, разумеется, – признал Корвус.
– Столп был создан в Древние времена, – заверила Плетея, – когда было много таких чудес, какие сейчас появиться не могут. Он – последнее из них, и, некоторые говорят, на его создание Ждод истратил все силы, оттого-то и не смог одолеть… Узурпатора.
Последнее слово она произнесла тихо, чтобы слышала только Прим. Оно считалось запретным, и не во всяком обществе его было безопасно произносить вслух. Однако Прим не обратила внимания. Она подняла взгляд и увидела за следующим поворотом клочок голубого неба над зеленой травой.
– Имейте в виду, – предупредил Корвус, когда отряд вступил в долину Эдды, – что великан или великанша совcем не обязательно отличается великанским ростом. Это всего лишь распространенное заблуждение.
Мард с Лином вытаращили на него глаза. Порой они просто не могли поверить тому, что говорит Корвус.
– Путаница возникла из-за холмов-великанов и других диких душ, которые и впрямь невероятно велики. Эдда имеет тот же облик, что и мы.
У Лина лицо стало такое, будто он сейчас повернется и пойдет домой.
– Тогда зачем называть ее великаншей? – Он глянул на Плетею, будто та во всем виновата. – Эла ради, нельзя ли подобрать другое слово?
– Если бы ты внимательно слушал древние песни, то знал бы, что первых детей Евы называют по-разному, – сказала Плетея. – Вкусившие ангела, Адамово горе, Каирнова забота…
– Отлично! – буркнул Лин. – Все лучше «великанов».
Бурр остановился за полсотни шагов от дома, к которому они все направлялись. До сих пор они шли через волчью местность, где даже у других животных, не волков, были впечатляющие клыки, когти и рога. В таких местах обычно Бурр шел первым, а Пеган замыкал тыл. Судя по его замечаниям, опасаться следовало неких существ, которые подкрадываются сзади абсолютно неслышно. Однако до сих пор сзади на них ни разу не напали, а тех, кто нападал спереди, убивал своим копьем Бурр. Прим иногда на всякий случай накладывала стрелу на тетиву, но стрелять ей пока не пришлось.
Даже при нападении диких зверей Бурр сохранял полнейшее спокойствие. Тем удивительнее было, что сейчас он остановился на открытом месте, где ничто не сулило опасности. Слева, на бросок камня от них, щипали траву две лошади. Жуя, они с любопытством поглядывали на незнакомцев.
– Никаких стен, – заметил Бурр. – Никакого вооружения. Животные на виду и не боятся.
– Да, – сказал Мард. – Похоже, место очень безопасное.
– Почему? – спросил Пеган. Риторически. – Вот о чем говорит Бурр.
Об этом Мардэллиан не задумывался, и Прим тоже.
– Ну, – протянул Мард, – мы еще не знаем, что в доме.
– Судя по запаху, там пекут хлеб, – сказала Прим.
– Возможно, дом битком набит вооруженными автохтонами.
– Нет, – ответил Пеган и кивнул на Бурра.
Воин скользнул по дому глазами и, повернувшись к нему спиной, принялся оглядывать темные холмы по краю долины и два снежных пика, между которыми отряд прошел вчера.
– Понимаете… – начал Пеган.
Лин, не желая выслушивать урок, перебил:
– Мы вступили в кольцо ее обороны, еще когда спустились с перевала и приметили на хребте смотрящего на нас волка.
– Мы… окружены? – спросил Мардэллиан.
Бурр перехватил копье так, что теперь это был скорее посох, чем оружие. Отряд растянулся шеренгой: слева молодые люди, Анвэллин и Мардэллиан, из клана Буфректов. Затем Плетея, связанная каким-то дальним родством с Калладонами. Пеган, глава рода, шел посередине. Справа от него – Прим. Еще правее, на некотором удалении от нее, шагал Бурр – он предпочитал, чтобы у копья не было живых помех. В промежутке между Бурром и Прим прыгал Корвус. Иногда – если сильно отставал или если впереди попадалась невысокая каменная ограда – он вспархивал или пролетал небольшое расстояние.
Несмотря на его слова, Прим высматривала что-нибудь великанское. Однако ближе стало видно, что дом – самого обычного размера. Не махонький, разумеется, а скорее даже большой. Видно было, что его не раз расширяли и перестраивали. Фундаменты несуществующих флигелей торчали из земли, словно зубы из десен. Наверное, Эдда их когда-то построила, жила там какое-то время, а потом снесла стены – или просто позволила им разрушиться с течением лет.
Карлицей она, во всяком случае, не была. Когда Эдда открыла дверь, они увидели, что ростом она примерно с Бурра. Волосы у нее были седые, густые и длинные, заплетенные в косу. Эдда стряхнула с фартука муку. Мучная пыль заискрилась на солнце, и ветер унес ее прочь. Прим не могла отвести взгляд. Мука приняла ту же форму и двигалась точно так же, как облака в летнем небе. Впечатление было настолько сильное, что совершенно захватило мысли Прим – несколько мгновений она могла думать только о том, как смотрела на облака из окна или лежа на траве.
Она окончательно вернулась в Здесь и Сейчас лишь несколько мгновений спустя, когда обнаружила, что вместе со всеми стоит во дворике перед домом и смотрит на Эдду снизу вверх. Вернее, не совсем снизу вверх, не настолько Эдда была высокая, но ощущалось это именно так. Корвус, усевшись на козырек над дверью, представлял гостей, указывая клювом и выкрикивая имена. Эдда приветствовала каждого взглядом и не то чтобы улыбкой, а скорее ласковым выражением лица, которое успокаивало лучше самой искренней улыбки.
– Примула, – сказала она, как будто раньше слышала о Прим.
– Здравствуй, – ответила Прим, завороженно глядя на левый глаз Эдды. У него была невероятно сложная радужная оболочка, многоцветная, с тем же балансом упорядоченности и случайности, что у древесных корней, завитков дыма на ветру, языков пламени и бурления воды на слиянии рек. Прим гадала, такие ли сложные радужки у нее самой (вряд ли) и откуда такое берется – от рождения или сложность нарастает с годами? Или у великанов вообще все иначе? Работала Эдда над своими радужками сознательно или они сами со временем усложнились?
– Плетея! – воскликнула Эдда.
Они уже вошли в дом и расселись вокруг стола. Посередине стоял каравай, и все жадно отламывали куски, но хлеба оставалось еще много. Прим разглядывала его завороженно, как иногда часами разглядывала карту Земли. В хлебе была сложность, и она еще больше проявлялась по мере того, как его ломали. Из круглых дырочек шел пар, струйки сливались в облачка, похожие на цветы, людей, чудовищ, но, как только Прим их замечала, таяли, превращаясь в незримые токи запаха.
Плетея восхищенно рассматривала столешницу – огромную плиту полированного камня в ладонь толщиной, уложенную на врытые в землю валуны; половицы, не выдержавшие бы такой вес, были опилены вокруг них. Камень был сложный и полупрозрачный, как будто цельный кристалл. При звуке своего имени Плетея подняла взгляд и тут же засмотрелась на косу великанши, которую та перекинула через плечо на грудь. Это была не обычная коса из трех прядей, а нечто куда более затейливое.
