Мы перестали произносить длинные неторопливые слова родной речи, перестали употреблять обстоятельные обороты. Мы вообще разучаемся говорить и объясняться. Мы скачем, как блохи, лепим отрывистые ошмётки фраз. Шлём эсэмэски, лайкаем… постим… перепрощиваем… Как вползли эти клещи под кожу, вытесняя, пожирая и выплёвывая слова родного языка? Мерчандайзер! органайзер! менеджер! офис-депо… И почему у меня происходят не «встречи с читателями», а «автограф-сессии»?! Господи, прости… Где мы растеряли язык, на котором разговаривали с мамой и дедом?
С каждым приездом в Россию мне приходится выучивать кучу иностранных слов, чтобы заговорить на современном русском языке.
До сих пор с содроганием вспоминаю, как на одной из встреч в книжном магазине ко мне подошла милая женщина, протянула книжку на подпись, а затем, прижимая её к груди, воскликнула растроганным голосом: «Желаю вам… креатива и позитива!» А другая милая женщина, узнав меня в самолёте, ринулась ко мне практически за мгновение до взлёта – под вопль стюардессы: «Немедленно займите своё место!» А подбежав к моему креслу, торопливо спросила: «Ничего, что я перебиваю в интерактиве?!» Слова просто застряли у меня в глотке. Я даже усомнилась – а мои ли книжки она читает?
Языковое пространство любого писателя – это личная вселенная, процентов на девяносто созданная в детстве и юности. С годами, конечно, мы дополняем, обогащаем и развиваем свой языковой багаж, своё стилевое лицо. И всё же, открывая рот, остаёмся в рамках: происхождения, биографии, своего поколения и мест обитания – говоря иначе, среды. Отнюдь не по одёжке, а по выговору, по акценту, по манере растягивать или глотать слова во все времена опознавали человека (и литературный персонаж!), едва он возникал в поле зрения.
Язык – могучее течение народного бытия, носитель ежеминутного сознания, – он всегда отражает жизнь населения в данной местности. Когда всё привычное и любимое вокруг нас, да и в нас самих, рвануло и раскрутилось вдруг бешеной юлой… наш язык тоже претерпел радикальные изменения: ампутационные.
После моего участия в передаче «Линия жизни» меня поразил один из комментариев на Ютюбе: «Слишком гладко тётка болтает, как-то неестественно: слова, што ль, вызубрила?» – хотя передача была очевидным прямым эфиром и выступала я перед публикой, отвечая на заданные из зала вопросы, следовательно, вызубрить ничего не могла.
Что же должно было произойти за пару десятилетий с молодым населением этой страны, чтобы человек, легко и образно передающий мысли в своей устной речи, казался «неестественным» и «вызубрившим роль»?
И Христос бы крал…
Трубадуры, менестрели, бродячая шобла – мы, писучий народ, социально, как правило, беззащитны: ни зарплаты у нас, ни отпусков, ни больничных. Что наработал, то и получи. Заболел – отлежись, отхаркайся. Не заработал – не обессудь.
И вот ты пишешь её, новую книгу, пишешь два, скажем, года… Спина у тебя уже не поддаётся лечению, правая рука немеет, бессонница стабильна, как инфляция. А издательство ждёт, ибо платит за готовый товар, который – на бочку. Издательство ждёт, но жизнь-то не ждёт, семья не ждёт, дети не ждут, счета за квартиру-газ-воду-электричество.
(Кажется, в одном из романов Кейт Аткинсон некий писатель произносит фразу, под которой я подписалась бы обеими руками: «Если уж большую часть суток я живу в своём воображении, почему бы не получать за это деньги!»)
И вот наконец ты ставишь точку и отсылаешь по нужному адресу свои бессонные ночи, свои депрессии, свои болезни, своё затворничество… И через каких-нибудь два месяца книга выходит, ура!
А ещё через два дня башковитые компьютерные молодцы – тоже твои читатели, твои, между прочим, «горячие поклонники» – выкидывают её на бесплатное пользование: угощайтесь, братцы!
Это, знаете, даже не пиратство в чистом виде – то хотя бы выгоду предполагает. Это просто жеребячье желание поделиться понравившимся текстом с друзьями – налетай, ребята! Ничо так пишет тётка.
И вполне уважающие себя люди, обеспеченные вполне господа, не гнушаются попользоваться краденым. А что? И Христос бы крал, кабы руки не прибили.
Недавно у меня в Иерусалиме состоялся концерт, на который я пригласила друзей и знакомых. Одна из подруг привела свою американскую гостью, мою, по её словам, «преданную поклонницу». После концерта я, как обычно, подписывала свою новую книгу читателям, купившим её в фойе. Американская гостья сказала, улыбаясь:
«А я уже прочитала эту книгу! Скачала её на «Флибусте» и проглотила залпом».
«То есть украли?» – вежливо уточнила я.
«Что значит – украла?» – удивилась дама.
«А то и значит, что эта книга, которую я писала два года, – моя собственность. Вы стибрили мою интеллектуальную собственность».
«Но… люди благородно и совершенно бесплатно выкладывают книги, чтобы ваши горячие поклонники, те, что не могут дождаться…»
Наткнулась на мой взгляд и осеклась. Видимо, я показалась ей не вполне приятным человеком. Благодарной надо быть за такую читательскую любовь, не правда ли…
Хотела бы я посмотреть на эту даму, когда б ей недоплатили двадцать долларов в зарплате.
Хотела бы я на неё посмотреть, когда бы в магазине её обвесили на селёдке.
Хотела бы я на неё посмотреть, когда б из сумочки у неё вытянули кошелёк!
А вот скачать на халяву новую книгу писателя – это запросто. Что бумагомараке сделается – подумаешь, перышком-то махать!
Однако в моих отношениях с Читателем есть ещё одна сторона – трогательная и волнующая. Я бы сказала – захватывающая! Именно о ней я вспоминаю, измученная бесконечной электронной перепиской, выступлениями, конвейерным подписыванием книг; подавляя в себе вспышку ярости, когда, нависнув над моей головой и тщательно проверив – так ли я все начертала для тёти Станиславы Бенедиктовны, мой читатель отходит с довольной улыбкой, но сразу же возвращается к столу и говорит: «А дату указать?!»
Так вот, эту волнующую сторону отношений, эту, можно сказать, интимную феерию я назвала бы:
«Подарить вам историю моего дедушки?»
Вопреки известному утверждению Малларме «Мир существует, чтобы войти в книгу» – я считаю, что мир, в котором мы проживаем свои дни и годы, существует сам по себе, а книги помещаются на неких полках в совсем другой, параллельной вселенной. Даже если какие-то персонажи повстречались вам в вашем детстве, юности, на службе в армии, в собственной лаборатории, в спортивном лагере, в тюремной камере или в соседнем гастрономе, – они перестают принадлежать обыденному миру в ту минуту, как ими завладевает воображение писателя. Как только персонажи подвергаются этому мощному реагенту, они, боюсь это вымолвить, – растворяются в нём и переходят в совершенно иные сферы обитания.
Но тут мы должны объясниться.
На протяжении моей долгой писательской дороги мне встречались самые разные попутчики: и буквальные, в поездах, самолётах, в ресторанах и забегаловках многих стран, на случайных скамейках в парках, и другие попутчики, которых я называю так потому, что на протяжении месяцев или даже лет они шли со мной от письма к письму, от страницы к странице новой книги, над которой я работала. Это самоотверженные читатели, от всей души предложившие мне «историю дедушки». Они добросердечны и наивны, и, делясь некой семейной «историей», ещё не понимают, во что вляпываются, в чьи страшные лапы передаёт их жестокосердая судьба. Их так легко спугнуть!
