Книга Одинокий пишущий человек, страница 97. Автор книги Дина Рубина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Одинокий пишущий человек»

Cтраница 97

И что такое это самое «бессмертие», если ты уже откинул копыта?!


Недавно перечитывала воспоминания Владислава Ходасевича и была потрясена тем, что, вспоминая многих литераторов своего времени, подчас третьестепенных, Ходасевич ни слова не пишет ни о Марине Цветаевой, ни об Осипе Мандельштаме. О Мандельштаме, впрочем, есть мимолётное упоминание – видимо, Ходасевич просто не считал его серьёзным литератором, в отличие от Бориса Поплавского или Нины Берберовой.

А Евгений Габрилович в своих мемуарах вспоминает своего соседа Михаила Булгакова. У них был общий балкон, куда оба выходили покурить. Габрилович знал о Булгакове, что тот – литературный подёнщик, работает в театре, пишет какие-то инсценировки… Они курили, разговаривали, и Габрилович давал советы – как писать книги.

Всё это время Булгаков писал «Мастера и Маргариту».

А Платонов подметал двор Литературного института и, как рассказывала очевидица, приветствовал входящих в ворота словами: «Здравия желаю, господа советские писатели!» А приходили туда мастодонты в шубах, имена которых, я уверена, мы сейчас и не вспомним. Вот вы когда читали Федина или Серафимовича в последний раз?

Никто, никто, кроме Высшего Судии… или Дьявола. Да. В этом Воланд был прав. И тут уже не помогут ни прижизненные собрания сочинений, ни созвездия литературных премий, ни славословия или ругань критиков. Время с удивительной лёгкостью распыляет всю эту ветошь по углам забвения. Премии, издания, критики – это всё текущий литературный процесс. Он не призван узаконивать место писателя в мировой литературе. Это просто живая жизнь с её колготней, изданиями, тусовкой и вот тем самым «старик, ты – гений!» после второй рюмки.

Литературный процесс – такая бойкая ярмарка тщеславия, в которой живёт и работает одновременно какое-то количество писателей. Каждый из них – поверьте мне на слово! – иссушающая пустыня бесконечной неудовлетворённости собой, грызоедство собственной души, неврозы, подавленная истерия, страшные сны; дурной характер и абсолютная беззащитность перед лицом реального мира.

Они пишут разные книги. Что-то кажется нам интересным в этом году, что-то в следующем. Живой литературный процесс, он как смена времён года. Вы облетаете, как дерево, упрямо надеясь, что впереди – новая весна.

Я могла бы ещё много чего сказать о трагическом существе, что носит гордое имя «писатель», – если б не жалела его до боли в сердце и не узнавала каждое утро – в зеркале.

«Бессонница? Нет, теперь я её не боюсь. Только в бессонницу мне снятся хорошие сны… Пещера. И я совсем один. Тихо. И я дописываю, дописываю. Я дописываю старые вещи… И я так счастлив!» (Виктор Шкловский)

Послесловие
Книга в отсутствие автора

Недавно меня спрашивали – мол, не устала ли я за столько лет, как справляюсь с нагрузкой, сколько чашек кофе выпиваю, сколько выкуриваю сигарет…

Вообще-то я – астматик, и сигаретный дым – мой аллерген. Кофе, оно, конечно, наше всё, без него и работа не катит. А в остальном – «контора пишет». Вы не спрашиваете у электрического щитка – устал ли он. Он предназначен для определённого дела.

Одинокий пишущий человек тоже предназначен для своего дела: для писания книг. На это заточен его мозг, настроен его слух, обречён его позвоночник. И пока не настигнет нас старческое слабоумие, разговоры об усталости я считаю кокетством.

Одинок человек, совершающий свой выбор.
Одинок человек, задумавшийся о своём пути.
Одинок литератор, ищущий своё, единственное, слово.
Одинок человек молящийся.
Евсей Цейтлин

Боятся ли писатели старости? Ещё как! Возможно, даже более, чем остальные люди. Вот смерти они бояться не должны, ибо в тексты их книг, как в лабораторные пробирки, перекачивается личность автора: черты характера, склонности и привычки; манера мыслить, манера говорить, и двигаться, и смотреть – да-да, вы ведь смотрите на происходящее в книге глазами автора. Для писателя смерти, в сущности, не существует. Раскроешь книгу – и вот он, поговори с ним, поспорь.

А старость, да ещё не первая, а последняя старость – да, это скверная и жалкая шутка, и выдюжить, пронести до конца свою личность не изуродованной – это труд, иногда удача, иногда провал. Человек теряет интерес к человеку не тогда, когда ему уже всё рассказали, а тогда, когда он уже всё рассказал.

(«Давайте пока будем жить весело! – восклицала моя несравненная мать, когда собеседники затевали особо нудный разговор. – Всё ещё спереди»!)


Когда писатель удаляется со сцены, его творчество высвобождается из-под груза его суетной и противоречивой личности и начинает жить свободно и мощно, ликуя без авторского пригляда. В искусстве наступает такой момент, говорил Михаил Светлов, когда золото начинает серебриться. И тогда оно становится ещё дороже.

Книга в отсутствие автора даже внешне обретает иное выражение, иной облик. А ведь книга всегда – близнец автора, хотя и обладает собственной силой. Суть его личности коренится в глубине книги. Можно имитировать что угодно, но обмануть читателя – в этом – невозможно. Личность автора отпечатана на странице каждой его книги, как ДНК.

В последнее время я иногда развлекаюсь тем, что после прочтения понравившегося романа открываю Википедию, чтобы увидеть лицо писателя и сверить его с тем обликом, который создала в своём воображении, пока читала его творение. И никогда ещё не ошиблась и не была удивлена. Это лицо, как водяной знак, проступает сквозь толщу страниц – улыбается, хмурится, гневается или смеётся. Не профессиональный подход, но очень надёжный и верный психологически. Так слепец иногда просит собеседника позволить ощупать его лицо, чтобы понять – кто перед ним: благородный человек, мошенник, хвастун или наивный честняга.

В этом, думаю, не то чтобы залог бессмертия творца, но надежда на память. И до тех пор, пока страницы твоей книги листает читатель, ты вновь и вновь будешь улыбаться, хмуриться, негодовать или шутить; оставаться мудрым, страстным, непримиримым… живым!

Иерусалим, август 2020

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация