– Как это у тебя получается?! – каждый раз восхищалась Сусанна.
Меланья с напускной важностью задирала нос и закатывала глаза:
– Талант!
И девочки, уронив голову на сгиб локтя, бесшумно хихикали, стараясь не вздрагивать плечами, чтоб не привлекать к себе внимания учителя.
За годы тесной дружбы Меланья стала для Сусанны не просто подругой. Она заменяла собой всю ее семью, осязаемого присутствия которой ей так не хватало в жизни. Она была ей всем: матерью, теткой, отцом и даже дедом, которого Сусанна никогда не знала.
Когда влюбленный в Сусанну одноклассник, тот самый кривозубый ушастый мальчик Каро, выросший в выдающегося лоботряса, принялся изводить ее неуклюжими ухаживаниями, Меланья объявила ему настоящую войну. Пока растерянная Сусанна отбивалась от ухажера, подруга, сжав крохотные кулачки, налетала на него рассвирепевшим воробушком. «Да уйди ты с дороги!» – мычал контуженный ее криком и мельтешением влюбленный остолоп, стараясь отодвинуть ее в сторону. Меланья обычно просто наскакивала на него, но однажды, когда Каро, не вытерпев, отвесил ей подзатыльник, она, оскорбившись, недолго думая, подпрыгнула и вцепилась зубами ему в предплечье. Пока тот выл и пытался схватить Меланью за косу, Сусанна подбежала сбоку и треснула его по голове тяжелым портфелем подруги. Каро клацнул зубами, совсем по-детски всхлипнул и сполз по стенке.
– В следующий раз мы тебя убьем, понял? – тяжело дыша, нависла над ним Меланья. Тот скосил на нее потемневший глаз, пощупал шишку на голове, скривился от боли.
– Дуры!
– Ослина! – не осталась в долгу Меланья и, пнув обидчика носком туфли, направилась к подруге, отряхивая подол школьного фартука.
Возвращались девочки после школы всегда одной и той же дорогой: сначала к строящемуся кинотеатру, потом, по кривой и вверх – к небольшой, с пятачок, центральной городской площади. Мимо, нахваливая свой товар, катили тележки мясник и зеленщик. Бегали мальчики, продающие газеты. Стучал в своем закуте молотком сапожник. «Ножницы-ножи, пилы-косы, бритвы-спицы наточу!» – делая многозначительные паузы, протяжно звал точильщик старый Аво, лениво подгоняя ослика. Тот покорно тащил тележку, на которой, закрепленный кожными ремнями, высился точильный станок с ножным приводом. Если какая-нибудь хозяйка нуждалась в услуге старого Аво, она подзывала его к своему дому. И, пока тот резво работал, не забывая поливать водой точильный камень, она подкармливала ослика морковкой или же каким другим лакомством. «Ешь, горемыка, надорвался небось тяжести таскать!» – приговаривала она, преисполненная сочувствия к бессловесной животинке. «А я, можно подумать, не надорвался!» – сварливился старый Аво. «Ничего, ты себе за деньги еды купишь», – отрезала хозяйка, расплачиваясь за работу мелочью.
«Ве-е-тошь и ста-а-рье, ста-а-рье и ве-е-тошь куплю!» – с проникновенностью муэдзина, призывающего правоверных к молитве, звал старьевщик. «Мацун-масло-сыр!» – пыталась перекричать его молочница, но быстро сдавалась и стучала половником по бидону, в котором развозила головки брынзы в крутом рассоле.
Сусанна любила разноголосье родного городка и не уставала любоваться каждой его деталью. Она могла подолгу разглядывать не замеченную ранее искусную резьбу на бортике балкона или же разлапистый фикус в глиняном горшке, который вынесли во двор – подышать. Меланья ждала минуту-другую, потом принималась поторапливать подругу – снова застыла, пошли уже! Застыла, ага, со смешком соглашалась Сусанна, прибавляя шагу.
Добравшись до скособоченной городской площади, девушки прощались и расходились по сторонам: Меланья, свернув налево и пройдя за здание суда, направлялась к себе на Мирную улицу, а Сусанна, миновав низкорослый забор дома быта, шла вверх по Садовой улице.
Именно там, в самом начале Садовой улицы, в один из ясных апрельских дней Симон и увидел ее. Она, скользнув по нему безразличным взглядом, прошла мимо, растирая пальцем засохшее чернильное пятнышко на ладони. Он, ошеломленный ее совершенно взрослой, нездешней красотой, стоял какое-то время, глупо вытаращившись, а потом, резко развернувшись, заторопился за ней.
Он недавно вернулся в Берд, бросив на втором курсе учебу на архитектурном факультете. Устроился на стройку помощником мастера. Как раз сейчас вышел из управления, куда явился с поручением от прораба – «Сынок, ты в городе учился, вежливые слова знаешь, сходи, передай этим идиотам, что камня, обещанного на начало месяца, до сих пор не дождались!»
В строительное управление Симон явился в пыльной робе, грязных башмаках и с твердым намерением вернуться на стройку с победой. Однако, оказавшись в приемной начальника, один на один с грымзоподобной монументальной секретаршей, клацающей сосисочными пальцами по клавишам печатной машинки, стушевался. В кабинет начальника, выразительно смерив уничижающим взглядом, она посетителя не пустила. Воинственно выпрямив спину – блузка на ее непомерной груди натянулась до упора и грозилась выстрелить пуговицами, через губу осведомилась, с каким делом он явился. Симон, не смея поднять на нее глаза, доложился армейской скороговоркой.
– Ты чей будешь? – пожевав губами, наконец спросила она.
– Авоянц Гургена.
– Старший?
– Старший.
Секретарша пошевелила густыми бровями. По дряблому ее лицу скользнула тень участия, но, затерявшись в жирных складках, мгновенно угасла.
– Свободен, – скомандовала она и сделала круговой жест рукой, показывая, что можно идти.
Симон робко поинтересовался:
– Вы передадите мою просьбу?
Она выразительно лязгнула рычажком печатной машинки.
– Посмотрим!
У Симона было ощущение, что его оплевали. По-хорошему, нужно было подвинуть монументальную грымзу и пройти в кабинет. Но решимости на это ему не хватило. Обзывая себя трусом и идиотом, он вышел из управления, обдумывая объяснение, с которым явится к прорабу. Дойдя до края площади, столкнулся с Сусанной и, ошеломленный ее красотой, последовал за ней, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы она не подумала, будто ее преследуют.
Она шла по кромке улицы, обходя лужи, закинутая за плечо растрепанная коса переливалась янтарным золотом, невзрачное школьное платье и грубые, растянутые на коленках хлопковые чулки не портили, а наоборот, подчеркивали ладную ее фигуру и стройные, идеальной лепки, икры. Апрельское солнце выглянуло на недолгий миг из марева наливающихся душной влагой облаков и, запутавшись в ее волосах, медленно угасло, успев озарить ее притушенно-робким сиянием. «Если прищуриться, она, наверное, и без солнца замерцает», – подумал Симон.
Он проследовал за ней до дома, но подойти не решился. Следующим утром, опрятно одетый, в хлопковой клетчатой рубашке и тщательно отутюженных брюках, дожидался ее возле забора дома Безымянной. Когда Сусанна поравнялась с ним, он поздоровался и сразу же представился. А потом попросил позволения сопроводить ее до школы. Она собиралась отказать, но, растерявшись, вместо того чтобы покачать головой, кивнула. Не мешкая он забрал у нее сумку с учебниками, повесил себе на плечо.
