Филипп завел двигатель, дотронувшись пальцем до личинки замка зажигания. Они все пользовались ключами только на людях, чтобы лишний раз не привлекать внимания. Автомобиль довольно заурчал, Филипп не отрывал взгляда от Заккери, пытаясь прочитать его воспоминания. Бесполезно.
Тот стоял перед капотом, хмурый и злой, а когда автомобиль тронулся, не торопясь, отошел на шаг.
В середине ночи Филипп, наконец, добрался до дома Саши. На звонок дверь моментально открыли, усатый рыжий мужчина смотрел на красивого пришельца почти с мистическим страхом, пока не понял, что большой сверток в руках парня – и есть его дочь.
– Могу зайти? – Тихо спросил ночной гость, не спуская взгляда с нахмурившегося отца девушки.
– Конечно. – Тот словно очнулся, пропуская его.
Филипп перешагнул через порог, а из комнаты уже выбежала взлохмаченная заплаканная женщина с ярко-рыжими, как у Саши, волосами. Следом выскочил неприятный типчик, с которым девушка знакомила его на выставке.
– Что с ней произошло? – Прошептала женщина, хватаясь за горло.
– Я не знаю. Она спит сейчас. – Соврал Филипп, передавая девушку отцу. – Она позвонила. Я приехал за ней. Все.
Типчик с круглым лицом злобно буравил его, не веря ни единому произнесенному звуку. Одетый в помятый костюм и белую рубашку с ослабленным галстуком он выглядел жалко.
– Она исчезла из ресторана. – Для чего-то поведала ему женщина и громко всхлипнула, приложив ко рту ладонь, а потом вдруг прошептала: – Она под кайфом, да?
Саша тихо застонала, пытаясь пошевелиться на руках отца.
– Я пойду. – Филипп быстро ретировался, пока девушка не очнулась окончательно.
ГЛАВА 8. Страх в глазах
Снова бесконечная дорога перед глазами. Тонкие струйки крови на руке, странный шрам латинскими буквами «мой второй шанс». Из груди вырвался сип, и вытолкнул меня из кошмара.
Комнату заливали утренние сумерки, распахнутые шторы выказывали серое дождливое небо. Через открытую форточку в спальню врывался холод, замерзли нос и грязные ступни, высунутые из-под золотистого совершенно незнакомого покрывала. Тело ныло так сильно, словно меня заставили в одиночку за короткие ночные часы разгрузить вагон с углем. Изумленно я села на кровати, диковато оглядываясь вокруг и с облегчением узнавая на стене плакат взъерошенного Эйнштейна с высунутым языком, мною же приколоченный гвоздями лет пять назад. В голове не нашлось ни единой идеи, каким образом из дымного ресторана меня перенесло в родные пенаты. Нелепое зеленое платье исчезло, на мне был надет черный мужской свитер, от которого шел приятный тонкий запах одеколона.
Последнее воспоминание застывшее в голове – круглое лицо Пашки со сломанным носом, приятель что-то настойчиво пытался мне доказать и нервно курил. С еще большим удивлением я поднесла к лицу кулак, почувствовав, как спрятанная в нем вещь, буквально режет кожу острыми кромками. Черт, кажется, вечером еще были кольца!
По одному разжались пальцы, и на ладони лежал круглый медальон с необычным искусно выгравированным знаком, и в тот момент нахлынули образы, накрыв меня с макушкой и заставив захлебнуться. Мост, ветер, синяя вспышка, лица, запахи, боль – каждая представшая в ресторане картинка, а вслед им прорисовалась черная пропасть.
Выходит, видения не обманули!
Я разглядывала амулет, принадлежащий Заккери Вестичу, и тряслась, как бездомная собака. На глазах выступили слезы, похолодевшая рука подрагивала, в горле застрял комок.
Что они со мной сделали?!
Словно лунатик, ищущий поддержки, я, пошатнувшись, встала с кровати и добрела до кухни. Родители сидели за столом, пребывая в гробовом молчании. Мама судорожно курила и нервной рукой стряхивала пепел в полную окурков хрустальную пепельницу. Отец методично барабанил пальцами по столу. Складывалось ощущение, что сегодняшней ночью они не ложились спать и, похоже, лучше меня знали, каким образом, а главное кто, вернул меня домой. Оставалась слабая надежда, что неожиданным спасителем после случившейся со мной беды окажется Пашка.
Я тихонечко села на стул и поджала колени к подбородку, натянув на них чужой свитер. Никто из родителей не повернул головы. Барабанная дробь пальцами отца становилась все громче и яростнее, пока не оборвалась резко, в один момент, и он заговорил:
– Расскажешь, что вчера произошло?
Я кашлянула и честно призналась:
– Вряд ли. Это сложно объяснить, а еще сложнее понять.
– Замечательно. – Он говорил тоном, означавшим, что его демократичному подходу к воспитанию великовозрастных барышень пришел конец. – Почему ты сбежала от Паши?
– Он, кажется, кольца купил.
– Господи, Саша. – У мамы, вступившей в разговор, сильно осип голос, а на осунувшемся лице темнели круги под глазами. – Ты нас вчера очень сильно напугала, когда неожиданно исчезла. Мы все морги и больницы обзвонили. Думали, что с тобой опять… – Тут она осеклась и судорожно всхлипнула. – А потом к утру тебя приносит в бессознательном состоянии этот парень…
– Какой парень? – Насторожилась мгновенно я, чувствуя, как щеки заливает румянец.
– Высокий такой, темноволосый. Мрачный. У него очень необычные синие глаза. Он только сказал, что ты позвонила ему, и он привез тебя домой.
Мама сбивчиво описывала Филиппа, и у меня внутри стал опухолью разрастаться страх, такой сильный, что темнело в глазах. Я сжала кулаки, стараясь справиться с ним, но ужас побеждал, завладевая каждой клеточкой души.
– Ну, раз он так сказал, – пожала я плечами, едва сдерживая дрожь в голосе, – значит, так и было.
– Это из-за него ты пыталась покончить с собой? – С нажимом спросил отец.
– Ага, – пробормотала я зло, – значит, версию с избиением вы отбросили!
Я вскочила со стула и, запутавшись в свитере, чуть не упала.
– Я никогда не смогу причинить себе вред! – Мой голос взвился до крика, от обиды хотелось плакать. – Как я могу убить себя, когда только чудом выжила?!
В нашей страшно современной семье никто никогда не скандалил. Я никогда не мучалась проблемами переходного возраста, ведь любое проявление подросткового максимализма означало для меня сотню тестов и вопросов. Я не стучала по столу кулаком, пытаясь доказать свою независимость, подобное было чревато двухнедельными исследованиями и протоколированием в диссертацию. Посему родители, впервые увидевшие истерику, изумились.
– Шурочка?! – Прошептала мама и тут же прикурила заново.
Я захлопнула рот и, судорожно шмыгнув, вытерла нос рукавом.
– Дочь, – снова заговорил отец, – мы с мамой очень волнуемся. С тобой происходят странные вещи, которых ты не хочешь объяснять, только уходишь от ответов. Мы готовы верить тебе, но с каждым днем становится все хуже. Я не хочу давить, но пора рассказать правду, какой бы она ни была.
