Однако и в родной епархии Бовэ его не приняли — горожане изгнали не только англо-бургундцев, но и сотрудничавшего с ними епископа: надо учесть, что Пьер Кошон уже много лет являлся советником герцога Бедфорда. Кошон накрепко запомнил, кому он обязан потерей епархии — Жанне по прозвищу Дева. Следует понимать, что в отношении епископа к девице из деревни Домреми присутствовали и личные мотивы, как Пьер Кошон ни пытался бы это скрыть.
Надгробие епископа Пьера Кошона в г. Лизье. Рисунок 1705 г.
Как только стало известно о пленении Жанны, Кошон развил прямо-таки бешеную активность, которую трудно объяснить одним лишь желанием угодить герцогу Бедфорду, требовавшему осуждения «ведьмы». Епископ в свои 59 лет (возраст не преклонный, но для XV века вполне солидный) срывается из Руана в резиденцию Филиппа Бургундского с требованием передачи пленницы в его личное распоряжение, затем посещает Жана Люксембургского, несколько месяцев ведет активные переговоры о выкупе и, наконец, добивается своего — достигнута договоренность о переуступке схваченной Девы за 10 тысяч ливров.
Надо заметить, что Кошон, как номинальный епископ Бовэ, не имел власти над церковным капитулом Руана — другая епархия, но до завершения суда его назначают «исполняющим обязанности», что само по себе примечательный прецедент, свидетельствующий о его настойчивости и влиянии.
Как мы уже указывали, регент Бедфорд и английское правительство преследовали одну цель: церковный суд обязан был хоть мытьем, хоть катаньем доказать, что Жанна по прозвищу Дева — еретичка, а еще лучше — пособница дьявола, ведьма и посланница ада. Следовательно, все ее действия безбожны и направляемы нечистым, в том числе коронация Карла де Валуа. Раз коронация противна Богу и Святой Церкви, значит, король незаконен — в который раз мы вспомним о религиозном и мистическом менталитете той эпохи: все, что не от Бога, то от нечистого.
В случае признания Жанны виновной Бедфорд получал на руки серьезнейшие козыри — как политические, так и пропагандистские.
И вот здесь возникает одно существенное «но», на которое большинство исследователей не обращает внимания. Пьер Кошон при всей своей нелюбви к арманьякам и «незаконному» королю Карлу не имел права и физически не мог нарушить каноны церковного права и подтасовать или фальсифицировать доказательства обвинения — это грех, причем грех очень серьезный. Даже если бы епископ и решился на такое, его моментально схватили бы за руку: в процессе участвовало множество клириков. Число заседателей исходно было определено в полсотни, но потом дошло практически до ста, в их число входили уважаемые теологи, университетские доктора, аббаты, ученые монахи. Следовательно, Кошон обязан был действовать строго по правилам.
Понятия о грехе и спасении души в те времена являлись не пустым звуком: для любого человека, от короля и герцога до распоследнего пастуха или золотаря, адское пламя и сияние рая были осязаемы и близки. Тем более грешить против законов, установленных Богом и Церковью, не мог священнослужитель, как бы он ни был политически ангажирован. Но и тут есть примечания мелким шрифтом: помимо личной обиды на Жанну у Пьера Кошона существовал и другой мотив, который с предельной точностью сформулировал хорошо знакомый нам Жан Фавье:
«…Для такого человека, как Кошон, Жанна не могла быть посланницей Бога. Разве Бог изгнал бы его, епископа, из собственного собора? Если миссия Жанны имела божественную природу, значит, Кошон тридцать лет своей жизни служил злу. <…> Попав под власть силлогизма своей жизни, он не желал видеть истину, потому что она означала бы для него приговор — в той мере, в какой Кошон не выходил за рамки ментальных категорий всей своей жизни. Для богослова Кошона Жанна была злом. И потом, чем для епископа могла быть христианка, которая поучает клириков и для чьей веры больше подходит прямой диалог со святыми, чем обязательное посредничество церкви?»
И вот с таким багажом епископу Кошону поневоле приходилось быть объективным и соблюдать установленные законы, дабы не впасть в грех. Тем более что цель инквизиции — не наказание как таковое, а спасение души грешника…
* * *
В XV столетии знали толк в документировании событий и бюрократии, причем знали не хуже, а то и лучше, чем в наши времена. Столь громкий (по замыслу организаторов) инквизиционный суд должен был стать орудием пропаганды, а следовательно, секретариат в точности фиксировал все, что происходило на процессе: показания обвиняемой, слова свидетелей, вопросы и ответы. Абсолютное большинство этих материалов дошло до нашего времени. Кстати, к вопросу о бюрократии. Столь серьезный суд с многочисленными участниками-заседателями, охраной и большими расходами на содержание должен был финансироваться — это взяло на себя правительство регента Бедфорда. Суммы известны: гонорар Пьера Кошона составлял 750 ливров, заседатели получали по ливру за каждый день работы, оплачивались проезд, съем жилья, питание. Общая сумма, потраченная англичанами на обеспечение процесса, до нас не дошла, но она очень и очень внушительна — по очень грубым оценкам, от 8 до 12 тысяч ливров, а возможно, и больше: герцог Бедфорд не скупился.
3 января 1431 года англичане официально передают Жанну под юрисдикцию инквизиции с формулировкой: «…чтобы всякий раз, когда это понадобится названному епископу, люди [короля] и чиновники, которым, поручена ее охрана, будут выдавать ему сию Жанну, чтобы он мог ее допрашивать и судить согласно Богу, разуму, божественному праву и святым канонам». Вот тут-то у Пьера Кошона и возникают первые существенные затруднения в отправлении церковного права.
Как мы помним, Sanctum Officium, священная инквизиция, являлась своего рода службой социальной и государственной безопасности Средневековья, противодействующей покушениям на основы общественного устройства. Инквизиция была полностью отделена от светских властей, пускай и сотрудничала с ними — на положении старшего партнера, поскольку системообразующим ядром католического мира являлась Святая Мать-Церковь, а не светские государства. Соответственно, все, кто попадал под церковный суд по обвинениям духовного характера, обязаны были содержаться отдельно от обычных преступников, проходящих по административным или уголовным делам, дабы «не распространять зловоние ереси и не склонять к еще большему греху».
Англичане настояли, чтобы Жанна д’Арк содержалась именно в светской королевской тюрьме, а не в епископской, что само по себе было грубейшим нарушением процессуальных правил инквизиционного суда как структуры, формально независимой. Безусловно, Пьер Кошон испытывал мощное давление со стороны своих английских патронов, не желавших выпускать столь ценную пленницу из своих рук, — когда один из церковных прелатов, участвовавших в предварительных слушаниях, попытался указать на этот факт, Кошон мрачно заявил, что перевод Жанны в тюрьму инквизиции «не понравится англичанам».
Возникли и другие неприятные сюрпризы. Инквизиция (за исключением Испании в недалеком будущем) была организацией строго централизованной, подчинявшейся Риму, но в каждом регионе назначался свой инквизитор, чья ответственность распространялась строго на вверенную ему территорию.
