«Как разумнее всего использовать сельские земли?
Прибыльным разведением скота.
А что лишь немного уступает скотоводству?
Разведение скота, приносящее умеренную прибыль.
А вслед за этим?
Крайне малоприбыльное разведение скота.
Ну, а затем?!
Землепашество».
Надо помнить о тесной кооперации между городом и деревней в Древнем Риме: весьма развитое промышленное и ремесленное производство снабжало село всем необходимым, от высококачественных орудий труда до предметов домашнего обихода. С падением Рима начинается отток городского населения в более сытую сельскую местность, так же поступает и военно-аристократическая элита варваров (Меровинги), предпочитавшая жить не в приходящих в упадок римских городах, а в своих земельных владениях — они-то постепенно и становятся региональными центрами административно-хозяйственной активности, разумеется, совершенно ничтожной по сравнению с временами империи.
Всеобщая варваризация сказывается и на ремесле, прежде всего на обработке металла для хозяйственных нужд — доходит до того, что одним серпом могли пользоваться на протяжении нескольких поколений, ибо купить новый было практически невозможно или стоил он очень дорого. После крушения Римской империи исчезло и массовое товарное производство, поставленное римлянами на широкую ногу. В имперские времена работали крупные фабрики с многочисленным персоналом как из рабов, так и свободных людей, в свободной продаже находились любые вещи, необходимые человеку: от посуды и тканей до оружия и сельскохозяйственных инструментов.
Рим сгинул, его промышленность исчезла вместе с государством, и практически сразу в Европе образовался острейший дефицит товаров, а главное — профессиональных ремесленных кадров, эти товары производящих. Вещи (особенно металлические!) становятся огромной ценностью, и такое положение дел продолжается вплоть до финала Средневековья и наступления Нового времени с появлением первых мануфактур.
Ситуацию с хроническим дефицитом всего и вся лучше всего отражают многочисленные средневековые завещания (достаточно почитать хоть последнюю волю Уильяма Шекспира), сохранившиеся до наших дней. В этих документах старательно перечисляются все предметы, находящиеся в доме, — швейные иголки, кухонная утварь, прикроватные принадлежности, носовые платки, одежда и так далее. Сейчас никому и в голову не придет завещать банку из-под соленых огурцов, а тогда этот стеклянный сосуд представлял бы немалую ценность!
Соответственно, раннесредневековое законодательство («варварские правды») обращало особое внимание на охрану движимого имущества — покушение на собственность иногда приравнивалось к убийству свободного человека, а это о многом говорит: необходимых для существования человека предметов настолько мало и они настолько редки, что компенсация за кражу влекла за собой неподъемный штраф.
На таком вот безрадостном фоне хиреет и сельское хозяйство — а тут еще похолодание, исчезновение образованных агрономов, беспрестанные войны с нашествиями и прочие фатальные неудобства. Единственным и крайне сомнительным плюсом Темных веков приходится считать резкий демографический провал: можно было эмпирическим путем на протяжении нескольких столетий отыскать какую-никакую схему, при которой население зачастую недоедало, но массово от голода не вымирало.
В действительности аграрная культура (если последнее слово вообще применимо к данной эпохе) Темных веков находилась на расплывчатой грани между собирательством и обработкой земли. Пример тому — каштан, получивший большое распространение в Европе: плоды каштана могут использоваться для производства муки, по своему качеству не уступающей ржаной. В эту же категорию мы отнесем дикую грушу и дикое яблоко — вполне возможно, одичавшие и выродившиеся со времен богатых садов времен Рима. Да и рубеж между хозяйством лесным и хозяйством культурным, возделываемым, был сильно размыт — леса, покрывавшие колоссальные площади, являлись исправным поставщиком продовольствия.
Сейчас это прозвучит странно, но прежде всего лес был пастбищем (помните упоминание желудей св. Григорием Турским?), и лишь во вторую очередь — источником древесины: если аристократы имели право охотиться в своих лесных угодьях, получая на стол мясо дичи, то простецы выпасали в богатых дубом широколиственных лесах свиней, питавшихся желудями. Основой животноводства Темных веков было разведение поросят и овец при сравнительно малом числе крупного стойлового скота — уход за коровой и ее содержание на порядок сложнее, чем присмотр за овцами или практически всеядными свиньями.
Итальянский медиевист и культуролог Массимо Монтанари в книге «Голод и изобилие. История питания в Европе» утверждает:
«…один гектар леса может прокормить одну или двух свиней, один гектар луга — нескольких овец, один гектар пашни, даже учитывая смехотворные урожаи тех времен (вплоть до XIV в. они редко превышали сам-три), дает определенно больше. Уже не говоря о том, что зерно хранится легче и дольше, чем мясо (при оптимальных температуре и влажности просо можно хранить 20 лет), из него можно приготовить более разнообразную пищу».
В условиях улучшения климата и роста населения выбор был однозначен — производство зерна. А следовательно, вырубка лесов под новые посевные площади.
Решение принято, пора браться за дело — нужно много хлеба любой ценой! Цена, как обычно, оказалась очень высокой.
Торгующие крестьяне, Альбрехт Дюрер, 1512 г. Характерный типаж виллана оставался неизменным вплоть до XIX века.
* * *
Массимо Монтанари, Фернан Бродель и Жан Фавье, историки, к чьим работам мы еще неоднократно будем обращаться в будущем, в один голос утверждают: начиная ориентировочно с VIII века во Франции начинается грандиозный по своим масштабам процесс «внутренней аграрной колонизации» за счет отвоевания у дикой природы площадей под распашку и скотоводство.
Следует напомнить, что Великий Европейский лес в эпоху Рима занимал фантастические, запредельные площади на пространстве от Урала до Испании. Миллионы квадратных километров леса с редкими вырубками или участками лесостепей. Пожелай вы добраться от района нынешней Москвы до римской Лютеции-Парижа во времена Августа или Траяна, вам пришлось бы преодолеть две с половиной тысячи километров по сказочным чащобам с единичными поселениями варваров и уймой дикого зверья.
Пожалуй, это была самая выдающаяся атака человека на лес за всю историю Европы — исследователь Луи Бадре в «Истории французских лесов», опубликованной в 1983 году, приводит расчеты, что к 1000 году лесные угодья королевства занимали 26 миллионов гектаров, после внутренней колонизации осталось всего 13 миллионов. Аббатства, владеющие обширными землями, привлекают новые рабочие руки щедрыми посулами, растет число деревень, в провинции Дофинэ крестьяне, обработав долины, начинают осваивать в Альпах горно-лесной пояс — а это еще одно свидетельство наступления климатического оптимума: снег отступает выше, после вырубок и раскорчевки можно обрабатывать землю на высоте около километра и снимать стабильные урожаи.
