«Если ты или твой отец продали вещь слишком дешево, то человеческое отношение к тебе требует, чтобы ты или получил обратно проданный участок, возвратив покупателям деньги (расторжение должно происходить в суде), или, если это предпочитает покупатель, дополучил то, чего не хватает до справедливой цены. При этом цена считается низкой в том случае, если она ниже половины истинной цены».
Этот документ дополняется законами 294 года, направленными против захватов земли силой и против произвола кредиторов и «патронов».
Такую меру нужно рассматривать в контексте общей сверхзадачи геформ Диоклетиана: спокойствие на границах и гражданский мир в империи. Но внутренний мир возможен, лишь если привлечь на сторону императора как можно больше слоев населения, чтобы в императорской власти видели защитницу всех сословий, всех провинций и всех народов. В целом эту сверхзадачу тоже удалось реализовать. Впрочем, после Диоклетиана практика поддержки мелких и средних землевладельцев прекратилась. Иные времена, иные песни...
Эдикт о ценах
Неизвестно, что за «светлая голова» подала императору сомнительную идею установления максимальных цен на более чем тысячу наименований товаров и услуг, сельскохозяйственных и ремесленных — военный коммунизм образца поздней античности. Эдикт 301 года о максимальных ценах (Edictum de pretiis rerum venalium) — крупнейший провал в серии экономических реформ Диоклетиана, по большому счету успешных.
Убедившись, что даже при хорошем урожае цены продолжают расти, император ввел закон, определяющий максимальный уровень цен и зарплат. Опустим вводную лирическую часть закона, возлагающую вину за рост цен на общее падение нравов, и прочтем его содержательную часть:
«...Руководствуясь всей совокупностью обстоятельств, выше изложенных, как это диктует сама человечность, признали мы, что цены на товары надо установить, что несправедливо, когда очень многие провинции наслаждаются счастьем желанной дешевизны и привилегией изобилия, чтобы, если дороговизна появится [от чего да хранят нас боги], жадность, которая, как разбросанные поля, не может быть объята и ограничена, нашла бы себе сдержку в наших постановлениях, в нашем умеряющем законе.
Итак, мы постановляем, чтобы цены, указанные в прилагаемом перечне, по всему государству так соблюдать, чтобы каждый понял, что у него отрезана возможность их повысить... Продавцам и покупателям, у которых в обычае посещать порты и объезжать чужие провинции, надлежит в будущем так себя ограничить, чтобы, зная, что во время дороговизны установленные цены они не могут повысить, они бы так рассчитали все обстоятельства дела, чтобы было ясно, что они поняли, что никогда по условиям транспорта товары нельзя продавать выше таксы...
Мы постановляем, что, если кто дерзко воспротивится этому постановлению, тот рискует своей головой. Пусть никто не считает, что закон суров, так как каждому предоставлена возможность избежать опасности через сохранение умеренности. Той же опасности подвергается человек, который из жадности к наживе будет соучастником в деле нарушения этого закона. В том же будет обвинен и тот, кто, владея необходимыми для пропитания и пользования средствами, скроет их. Наказание должно быть серьезнее для того, кто искусственно вызывает недостаток продуктов, чем для того, кто нарушает закон...»
Эдикт устанавливал одни и те же максимальные цены для всех провинций необъятной империи, от лесов Галлии до пустынь Мавретании и от полей Антиохии до предгорий Альп. Т. Моммзен метко назвал эту меру «административным безумием». Правда, эдикт действовал исключительно на восточных территориях, где правили Диоклетиан и Галерий. Ни Констанций, ни верный Максимиан даже не опубликовали его, напрочь проигнорировав.
Результат эдикта был предсказуем, о чем Лактанций, путая причины и следствия, рассказывает не без злорадства:
«Устроив, посредством различных ухищрений, немыслимое повышение цен, он попытался установить закон о ценах на товары. Тогда из-за скудости и нищеты пролилось много крови, так что даже непричастные к торговле были охвачены страхом, а дороговизна свирепствовала все сильнее, пока тот закон после многих смертей не сошел на нет сам собой».
Разумеется, в отсутствие твердых денег попытка директивного установления цен привела к исчезновению товаров с рынка и вызвала очередной виток гиперинфляции. Поэтому, каралось неисполнение эдикта о ценах или нет, нарушали его все, повсеместно и в любой момент времени. В 305 году нелепый акт был отменен, а нам остается надеяться, что автору этой безумной затеи справедливо снесли голову — по совокупности деяний и последствий.
Новая армия
Таких эпохальных перемен, как при Диоклетиане и наследовавшем ему Константине, армия Римской империи не знала со времен Гая Мария. В эпоху принципата армия насчитывала 350-400 тыс. человек, из них на Рим и Италию суммарно приходились 50-60 тыс. солдат преторианских когорт, а остальные легионы стояли в провинциях, в основном в лагерях (castra) и крепостях (castella) пограничных областей.
На первый взгляд, армия Римской империи была достаточно велика. Но читатель, взглянув на карту, поймет, что с учетом протяженности границ, обширности территорий государства, низкой скорости сообщений и медленной переброски армейских частей, эта армия скорее мала и даже недостаточна для задач обороны.
Состояние пограничных частей (limitanei) римской армии в III веке было, скажем прямо, аховым. Стоящие на границах легионы превратились в «колхозы», обросли хозяйством, торговыми связями и даже производствами, а солдаты, получившие дозволение жениться и покупать земли, обзавелись семьями. Армия из мобильной и маневренной превратилась в статичную.
Такое войско едва ли было готово встретить и отразить нападение варваров. Это были типичные военные поселения, проще говоря — носившие форму крестьяне, практически разучившиеся воевать. Детям этих солдат отдавали предпочтение при рекрутском наборе, а затем в III веке солдатская профессия становится наследственной.
При обострении ситуации на границе всегда требовались подкрепления, а войска первой линии должны были выдержать первый удар и дождаться подмоги. В острейших ситуациях из подразделений, размещенных в провинциях, формировали экспедиционный корпус, но с ростом численности вражеских варварских войск и с улучшением их боевых качеств (а они многому научились у римлян!) эта тактика, похоже, перестала действовать.
В сообщениях о нападениях варваров мы постоянно читаем о недостатке сил для отражения атаки. Граница в конце III — начале IV века постоянно пылает войной; ни превосходная выучка легионеров, ни их дисциплина (там, где состояние армии позволяло говорить о хорошей боевой подготовке и строгом орднунге) уже не приносят решительных побед.
«Размягчение», «размывание» прежней римской армии шло еще и потому, что на границах ее начали комплектовать местным населением. Можно рассматривать это явление как романизацию варварского населения, а можно — как варваризацию армии. Влияние было, конечно же, взаимным, как мы увидим далее.
