Людей у Юлиана было по-прежнему немного. То, что небольшие отряды, бьющиеся в неприметных для истории стычках, водит не центурион, как встарь, а сам цезарь, — характерная черта пост-диоклетиановской армии. Аммиан Марцеллин в описании кампаний Юлиана замечает:
«Кроме этих сражений, в разных областях Галлии состоялось и много других, менее заслуживающих упоминания; описывать их не стоит как потому, что они не принесли важных результатов, так и потому, что повествование не стоит перегружать маловажными подробностями».
К этому времени степень недоверия центрального правительства к армии, уже раздробленной на мелкие отряды, была такова, что личное участие цезаря оказалось необходимо даже в «боях местного значения»! Едва ли такие предосторожности связаны с особой подозрительностью императора Констанция — всякий армейский командующий едва ли не автоматически попадал под подозрение в желании узурпировать власть...
Когда обоз с собранным римлянами добром проходил мимо ставки Барбациона, тот захватил себе часть запасов, а остальное свалил в кучу и сжег — вредительство и саботаж в чистом виде. Этот и другие его неблаговидные поступки Аммиан объясняет упорно ходившими слухами о том, будто Юлиан был избран в цезари на свою погибель в жестокой войне; считалось, будто он по своей полной неопытности в военном деле «не вынесет даже звука битвы».
Барбацион вскоре вернулся в Медиолан, «чтобы там, по своему обычаю, интриговать против цезаря». Возвращение не пошло ему на пользу. Жена Барбациона продиктовала рабыне письмо, в котором умоляла мужа после смерти Констанция не бросать ее и не вступать в брак с красавицей императрицей Евсевией. Копию этой сомнительной депеши рабыня передала некоему завзятому интригану, а тот доложил о письме императору.
Следствие велось без задержки: Барбациону и его жене отсекли головы, а кроме них, пострадали многие, виновные и невиновные. Одного трибуна безвинно подвергли пытке, но он не сознался, выжил и в компенсацию за страдания был назначен дуксом в Иллирике.
Но нам пора назад в Галлию, к Юлиану.
Битва при Аргенторате
О самовольном отъезде Барбациона быстро узнали алеманнские лидеры — Хнодомар и Вестральп, а также Урий и Урсицин с Серапионом
[28], Суомарием и Гортарием. Решив, что Юлиан, спасаясь от поражения, отступил, вожди, воодушевившись бегством врага, собрали армию возле Аргентората (Страсбург). Уверенность алеманнов укрепил перебежчик, который сообщил, будто с Юлианом осталось только 13 тысяч человек (так и было в действительности). Алеманнов же было 35 тысяч, сообщает Аммиан. Судя по дальнейшим бурным событиям, вряд ли эта цифра преувеличена.
Алеманнский правитель Хнодомар не раз сражался с римлянами в надежде отвоевать для своего народа земли на западе, подальше от наступающих с востока кочевников. В 352 году его войско даже одержало победу над римским узурпатором Магненцием, в ходе але маннских восстаний и набегов римляне принудили брата Хнодомара к самоубийству. Рикс алеманнов этого не забыл и жаждал мести.
Однако в 357 году среди алеманнов не было единства: два брата-царя, связанные с Римом мирным договором, не пожелали участвовать в восстании. Тогда одного из них, Гундомада, у которого было больше войск и желания оставаться в союзе с Римом, убили, а его народ перешел на сторону воинственного Хнодомара. Брату убитого, Вадомару, долгие уговоры не потребовались, и он присоединился к врагам римлян, что еще сильнее отягчало незавидное положение Юлиана.
Аммиан красочно описал битву 24 августа 357 года, очевидцем которой был сам. Алеманнские воины закричали, что царевичи должны сойти с коней и биться пешими, чтобы, в случае неудачи, им нельзя было ускользнуть с поля боя. Хнодомар, уверенный в исходе битвы, сам соскочил с коня. В ходе сражения Юлиан остановил бегущую римскую кавалерию и вернул всех к исполнению воинского долга
[29]. Неожиданно вперед вырвался отряд знатнейших германцев, среди которых сражались и вожди.
«Равные сошлись здесь с равными: алеманны были сильнее телом и выше ростом, наши — ловчее благодаря огромному опыту; те — дики и буйны, наши — спокойны и осторожны; те полагались на свой огромный рост, наши — на свою храбрость».
Но победа всегда одна, и она досталась империи. Перебив раненых, оставшихся на поле боя, римляне загнали алеманнов в реку, откуда выплыть удалось немногим. Хнодомар пытался бежать, скрыв лицо, его настигли и он сдался вместе со свитой.
«Теперь, раб чужой воли, бледный от волнения... как бесконечно не похож был он на того Хнодомара, что совершил столько ужасных зверств в Галлии и, неистовствуя на ее пепелище, изрекал свои свирепые угрозы».
В плену он вскоре умер — говорят, от болезни.
В этой битве пало с римской стороны 243 солдата и 4 офицера, сообщает Аммиан. У алеманнов насчитали 6000 трупов, лежащих на поле брани; целые груды мертвых тел унесла река.
Алеманны отошли за Рейн. Долина Великой реки снова была римской.
Битва при Страсбурге была единственной крупной победой Юлиана за пять лет, что он провел в Галлии. Сразу после сражения армия попыталась провозгласить цезаря Юлиана августом, и он приложил много усилий, чтобы помешать этому. Для него не было тайной подозрительное и ревнивое отношение Констанция, и попытка солдат воздать почести командиру могла обернуться гибелью.
Затем Юлиан обнаружил, что часть алеманнов ниже по Рейну не пожелала капитулировать и подняла очередное восстание. Пришлось построить мост в районе Майнца и совершить стремительный рейд в глубинные районы проживания алеманнов с обычным набором жестокостей, пожаров и разрушений. После того, как был приведен этот решающий аргумент, настало время традиционной дипломатии.
Аммиан сообщает:
«Сожжены были жалкие плетеные хижины варваров, множество людей перебито: одни падали под мечом, другие молили о пощаде. Когда пришли в местность, носившую имя Капеллатии или Палас, где пограничные камни отделяют область римлян от бургундов, разбит был лагерь с той целью, чтобы в полной безопасности принять родных братьев, царей Макриана и Гариобавда, которые, видя приближение верной погибели, в страхе пришли просить о мире.
За ними следом явился и царь Вадомарий, имевший место своего жительства напротив Равраков [римской колонии Августа Равракорум]. Он показал письмо Августа Констанция, составленное в весьма лестных для него выражениях, и, как подобало, был милостиво принят в качестве давно признанного самим Августом клиента Римской державы. Допущенный вместе со своим братом в лагерь, Макриан с изумлением рассматривал знамена и разнообразные украшения оружия, которые видел тогда впервые, и молил за свой народ. Вадомарий, знакомый с нашими учреждениями, так как он жил по соседству с границей империи, удивлялся также снаряжению блестяще подготовленного похода; но он помнил, что с ранней юности ему приходилось не раз видеть подобное.
