Павел Орозий сообщает:
«Атаульф, хотя и был преисполнен духом, умом и могуществен, обыкновенно признавал, что он пламенно желал, чтобы, когда будет истреблено само имя римское, вся римская земля стала бы готской империей и по факту, и по имени, и чтобы, если говорить попросту, то, что было Романией, стало бы Готией, а Атаульф стал бы тем, кем некогда был Цезарь Август. Однако когда на большом опыте он убедился, что ни готы не могут повиноваться законам из-за своей неукротимой дикости, ни государство не может быть лишено законов, ибо без них государство — не государство, он решил наконец обрести себе славу человека, восстановившего в цветущем состоянии и укрепившего силами готов римское имя, и стать для потомков инициатором восстановления Римского государства, после того как не смог сделаться его преобразователем»
[36].
Записывая этот рассказ, Орозий ссылается на святого Иеронима, которому эти слова передал «некий муж из Нарбоны, прославившийся на службе у Феодосия, человек весьма религиозный, рассудительный и серьезный». Сам Орозий в 414 году прибыл к Августину в Гиппон, а оттуда направился в Иерусалим к святому Иерониму, от которого, вероятно, и услышал приведенную историю. Насколько тесен был тогда мир образованных христианских авторов!
В конце 412 года Атаульф повел войско в Галлию. Свою прекрасную пленницу он использовал для того, чтобы выторговать у военачальника Флавия Констанция если не хлеб, в котором так нуждались готы, то хотя бы время:
«Атаульфа просили вернуть Плацидию — главным образом благодаря мольбам Констанция, который впоследствии и женился на ней. Так как обещания, данные Атаульфу, особенно касающиеся присылки хлеба, не были выполнены, то он не отдал ее и собирался разорвать мир войной... У обещавших не было возможности его дать, но они тем не менее соглашались предоставить его, если получат Плацидию... Атаульф задумал жениться на Плацидии, а так как Констанций требовал ее, то он предъявил еще более тяжелые притязания, рассчитывая при невыполнении этих требований на благовидный предлог для ее удержания».
Олимпиодор здесь ясно говорит о том, что обе стороны прибегли к хитрости и коварству, стараясь переиродить друг друга: Атаульф с самого начала не собирался отдавать Галлу Плацидию, а у Констанция не было обещанного готам хлеба.
В 412 году голодное войско Атаульфа пересекло Альпы и вошло в разоренную вандалами Галлию.
● Разграбленный и опозоренный Рим был наименьшей проблемой империи. Куда важнее то, что внешний враг обнажил слабое место в политической системе Римского государства. От Аммиана мы знаем, что в ходе битвы под Адрианополем к готам присоединились не только низшие слои населения, но и привилегированные, в основном — крупные землевладельцы; ровно то же самое произошло, когда готы вошли в Италию. Почему они это делали и на что надеялись?
● Ведущим затруднением было политическое устройство империи, которая состояла из множества самоуправляемых общин, и по неписаному договору между центром и периферией, в обмен на уплату налогов центр обеспечивал защиту собственности местных элит, то есть землевладений. Этот договор начал трещать, когда гражданские войны обратили внутренний порядок в хаос, и окончательно рухнул с появлением сильного внешнего врага.
● Провинциальные элиты — и прежде всего землевладельцы — переметнулись к варварам не из-за низких моральных качеств и не в расчете на новые блага из рук завоевателей, а в силу того, что их богатством была земля. Ее не положишь в мешок и не унесешь с собой в безопасное укрытие. Тот, кто бросал землю, лишался всего, и, главное, лишался богатства и статуса. Выбор у землевладельцев был невелик: либо стать никем, либо попробовать договориться с завоевателями и приспособиться к новым условиям. Так сделали землевладельцы Фракии и Мёзии, так в будущем поступят их собратья в Италии, Испании и Галлии.
Империя пробуждается
В 411 году правил император Гонорий, но реально Западную Римскую империю контролировали две группировки варваров — готы и вандалы. Третьей стороной был узурпатор Константин III. Империя вновь попала в патовую ситуацию. Нельзя было двинуть италийскую армию одновременно против готов и узурпатора: война на два фронта неизбежно привела бы к поражению. Точно так же было невозможно послать войска на любого из противников по выбору: разгром одного врага с неизбежными потерями в римском войске означал бы усиление другого.
Падение Рима имело и положительную сторону. Невероятная моральная встряска наконец пробудила империю от военно-политического паралича. Гонорий, наконец осознав, что с объективной реальностью надо хоть как-то взаимодействовать, назначил нового командующего войсками Запада по имени Флавий Констанций. Этот талантливый полководец и одаренный придворный с 411 года был главной военной опорой Гонория.
Констанций возглавил италийскую армию и ворвался в Галлию, где сместил не менее трех узурпаторов, плодившихся как кролики. Вначале он атаковал Константина III и одержал победу — не в последнюю очередь благодаря тому, что Константину обещали сохранить жизнь. Это обещание, разумеется, никто не собирался выполнять. Осенью 411 года голову узурпатора доставили в Равенну и водрузили на кол. С падением Константина поступление налогов из Британии не возобновилось, так как на остров уже несколько лет нападали саксы, потихоньку колонизируя его, а имперская власть там пришла в ничтожество.
Ситуация в Галлии оставалась катастрофической — эти земли пострадали от варварских нашествий V века куда сильнее других территорий. Современные исследования указывают на многочисленность покинутых в IV-V веках жилых домов и сельхозугодий в Северной Галлии и в Бретани, в среднем течении Луары и в Лимузене. Жители уходили в более безопасные и труднодоступные места: в Провансе земледельцы, обрабатывающие поля крупных вилл, переселялись на вершины соседних возвышенностей, в Савойе — на горные отроги, где люди обитали еще в конце бронзового века. В Лангедоке и в Аквитании Секунде под жилье приспособили древние строения, заброшенные в годы римского владычества, а в некоторых областях люди даже занимали пещеры своих доисторических предков.
Нельзя сказать, что повсюду царило запустение. Некоторые позднеримские писатели рисуют идиллические картины времяпрепровождения на уцелевших от огня и разорения галльских виллах. Это подобие золотого века, разумеется, не коснулось ни большинства крестьян-землевладельцев, захлестнутых волной бурных событий, ни обитателей крошечных поселений, лежащих на путях завоевателей.
Хуже всего приходилось тем, кого не защищали крепкие стены или хотя бы местные отряды самообороны. Обитатели Галлии, разоренные налогами, разбойными нападениями и солдатским грабежом, в отчаянии поднимали восстания, а с приходом римских войск уходили к варварам — у германцев еще осталось понятие «справедливости», чем варвары были куда привлекательнее имперских властей.
