Предоставим слово историку I века до н.э. Диодору Сицилийскому:
«...Хотя в этих [Пиренейских] горах есть множество густых лесов, говорят, в старые времена какие-то пастухи оставили [без присмотра] огонь, который полностью выжег всю горную область. Поскольку постоянно горевший в течение многих дней огонь (πῦρ) выжег землю, горы и стали называть Пиренеями, а на поверхности выжженной земли потекло обильно серебро: порода, из которой добывают серебро, оказалась переплавлена, вследствие чего появилось множество ручейков чистого серебра.
Туземцы были несведущи в его употреблении, однако занимавшиеся торговлей финикийцы проведали о случившемся и скупили серебро, дав взамен в незначительном количестве другие товары. Доставляя серебро в Элладу, Азию и всем другим народам, финикийцы накопили огромные богатства. При этом стремление купцов к наживе было столь велико, что когда корабли были уже слишком загружены, но серебро еще оставалось в избытке, они отсекали свинцовые части якорей и использовали вместо них серебряные. Занимаясь в течение многих лет этой торговлей, финикийцы достигли значительного могущества и основали множество поселений — одни на Сицилии и близлежащих островах, другие — в Ливии, на Сардинии и в Иберии»
[15].
Насчет якорей из серебра Диодор может быть и преувеличил, желая подчеркнуть алчность финикийцев, но вот сведения о туземцах, не знакомых с употреблением серебра в культурных странах, представляют немалый интерес. Мы уже упоминали о несопоставимом уровне социально-экономического развития высокоцивилизованных тирийцев с сидонянами и дикарей, с которыми им приходилось торговать на отдаленных берегах.
Обменивать природное серебро на стеклянные бусы и бронзовые безделушки, затем вывозить металл на восток и там продавать — это же тысячепроцентная прибыль! Далее Диодор упоминает о золоте и меди, добываемых в Иберии, причем разработка копей не прекращалась и тысячу лет спустя, уже при римлянах. Но прежде всего, у иберийцев были связи с севером, с британским Корнуоллом, который античные авторы именуют Касситеридами — «Оловянными островами», откуда привозилось олово, представлявшее для финикийской торговли не меньший, а то и больший интерес, чем серебро, ввиду его редкости и ценности. А кроме олова с севера привозили янтарь — в средиземноморье янтарь добывался только на Сицилии в небольших объемах.
Как долго продолжался откровенный грабеж Иберии мы не знаем, но что Диодор, что Страбон, что Плиний хором уверяют нас в одном очевидном факте: на экспорте достававшихся практически даром металлов в Грецию и Переднюю Азию финикийцы сколотили колоссальное состояние. Однако, они не учли «цивилизующего фактора» носителями которого сами же и были: оживленная торговля с Иберией способствовала разложению общинно-родового строя и выделению аристократии, которая со временем начала задумываться о том, что эти пройдошливые корабельщики чего-то явно недоговаривают, а их неодолимая тяга к невзрачному металлу появилась неспроста. Надо бы разобраться, в чем тут загвоздка.
Со временем иберийцы наладили связи с этрусками, которые, видимо, и объяснили неумытым варварам, что серебро — это серебро, и менять его разноцветные стекляшки финикийского производства несколько неосмотрительно и убыточно. Главы иберийских племен, уже начавших создавать некое подобие федеративного государства с центром в поселении Тартесс на реке Гвадалквивир, наконец-то поняли очевидное: их нагло и беспардонно обманывают.
Не исключено, что резкое изменение отношения к финикийцам было спровоцировано не только их экономическими претензиями на монополию в области торговли металлом. Милая финикийская привычка хватать людей на побережье и продавать в рабство тоже не могла вызывать симпатий. Вдобавок, они относились с явным пренебрежением к чужим религиозным культам, в любой посещаемой точке возводя храм своего ненаглядного Мелькарта.
Отношения с иберийцами были надолго испорчены, потому-то основать Гадир получилось лишь с третьего раза, и то пришлось устаиваться на безопасном острове. Терять прибыль от продажи пиренейских металлов в Финикии не хотелось, а значит следовало менять политику: от колониальной (и возмутительно неэквивалентной) торговли переходить непосредственно к колонизации с опорным пунктом в Гадире, откуда можно будет распространять свое влияние дальше.
Доходы приносимые рудниками в Иберии были настолько велики, что финикийцы решили бороться за них не считаясь с потерями — в противовес обычной практике не вступать в конфликты с местным населением и не захватывать чужие земли. Вдобавок, необходимо было создать цепочку промежуточных пунктов между Иберией и Финикией, где экипажи кораблей могли отдохнуть и пополнить припасы — мы помним, что хорошо знакомая нам Утика появилась уже после основания Гадира, как раз в качестве такой вот базы.
Если взглянуть на карту, то выяснится, что практически все ранние финикийские колонии на Пиренейском полуострове (кроме Гадира) располагались на южном побережье к востоку от Гибралтара. Почему? Казалось бы, нет ничего удобнее долин рек Тинта и Одьель, причем реки судоходны, по ним можно подняться во внутренние районы страны, к Тартессу, поближе к рудным залежам.
Южное побережье отделено от континентальной Иберии Андалузскими (или Бетскими) горами — хребтом, тянущимся на 600 километров от Гибралтара до Валенсийского залива к востоку. Прибрежная зона вполне пригодна для земледелия, есть реки, но опять же, атлантический берег выглядит куда привлекательнее! Складывается полное впечатление вынужденности появления финикийских поселков именно на юге – чтобы попасть во внутренние районы страны надо сперва перебраться через горы, естественный барьер.
Перевалы в Андалузских горах вполне проходимы даже зимой, но их куда удобнее оборонять и контролировать, чем долины рек. С учетом одного-единственного Гадира, сумевшего закрепиться на западе, пейзаж выглядит так, будто иберийцы-тартесситы сделали все возможное, лишь бы не пустить чужеземцев на свои коренные земли. Колонии Тира изолированы, и только Гадир торчит как бельмо на глазу!
Вывод однозначен: вожди Тартесса принципиально не допускали финикийцев к главным богатствам своей страны. В эпоху, когда государство у иберийцев еще не сформировалось, выходцы из Тира или не успели, или не догадались вовремя захватить стратегически важные точки на атлантическом берегу. А скорее всего стали жертвами исходного постулата, гласящего, что проникновение на чужую территорию далеко от берега слишком дорого и хлопотно.
В Африке так и было. Но только не в Иберии! Успей финикийцы подчинить своему господству внутренний регион с рудными жилами, они могли бы сказочно обогатиться. Царь Крез рядом с ними выглядел бы убогим попрошайкой в жалком рубище, вымаливающем скудное подаяние на ступенях храма Мелькарта!
Однако, не судьба — теперь придется работать с тем, что есть, сиречь признать первенство Тартесса в торговле металлом, или попытаться оттеснить аборигенов силой.
