Но ведь продовольствие требовалось Карфагену не только для себя — необходимо снабжать новые торговые фактории.
Медленно но верно, в течении трех столетий, Карфаген начинает осознавать, что политическая независимость от Тира, развитое сельское хозяйство и проистекающие из него выгоды, ставят жалкий поселок беглой царевны Элиссы в принципиально новую стратегическую позицию.
Мы, — карфагеняне! — стали не просто независимой колонией, а государством. Государством самодостаточным, имеющим постоянный прибавочный продукт, страной со стабильно растущим населением, широкими торговыми связями и неплохими вооруженными силами. Подарки храму Мелькарта в Тире остаются лишь традицией и данью уважения к угасшей метрополии.
Дело за малым — надо расширяться. Объединять под своей властью регионы, откуда можно черпать как новые производительные силы, так и осваивать не охваченные рынки сбыта-потребления. Карфаген интуитивно решил пойти по пути Ассирии в том или ином виде, при этом избежав грубейших ассирийских ошибок.
* * *
Очень любопытен прецедент упоминавшегося выше многоученого агронома и литератора Магона.
Римляне в период Пунических войн испытывали к Карфагену едва ли не физическое отвращение, однако граждане Вечного города были невероятно прагматичным народом, способным брать всё лучшее даже от заклятых врагов.
Нписанный примерно в 160 году до н.э. трактат Катона Старшего «De agri cultura» («Земледелие») римских землевладельцев не устраивал, поскольку Катон давал рекомендации фермерам, не ориентируясь на крупные хозяйства — те самые агрохолдинги Карфагена с чертами советского колхоза.
Катон был слишком архаичен, слишком традиционен в своем консерватизме. Застрял в идеализируемом прошлом с благолепными крестьянами Лация, ведущими освященный столетиями патриархальный образ жизни.
В свою очередь книга карфагенянина Магона (появившаяся задолго до катоновских выкладок!) оказалась куда более актуальной — на плодородных берегах Ливии поместья управлялись лучше и имели более совершенное техническое оснащение, чем в Италии, производительность была выше, а рабский труд использовался рациональнее.
И вот, свершилось удивительное — римский Сенат принимает постановление о переводе трудов Магона на латынь и создает особую комиссию, начальником которой назначает знатока пунийского языка Децима Силана. В 141 году до н.э. двадцать восемь томов были выпущены в свет и получили неслыханную популярность у крупных землевладельцев Римской республики.
Более того, это был первый и последний в истории прецедент обсуждения в Сенате Рима вопросов научной литературы, когда решение о переводе иностранного (да еще и вражеского!) сочинения принималось на государственном уровне.
Сама книга до наших времен на дошла, но цитат из нее предостаточно у Варрона, Цицерона, Плиния и других латинских авторов. Особенно римлян интересовал карфагенский опыт по выращиванию винограда и фруктовых садов, так что почтенный Катон был оставлен в качестве справочника для мелких семейных ферм, а хозяева латифундий принялись увлеченно штудировать Магона и реализовывать его советы на практике.
Мы видим, что более чем за столетие до появления катоновского трактата «De agri cultura», устаревшего сразу по написанию, в Карфагене применялись весьма прогрессивные технологии в аграрной сфере — иначе римляне не проявили бы к Магону столь пристального внимания. Дошло до того, что Луций Колумелла, римский писатель I века н.э. в своем сочинении ««De re rustica» («О сельском хозяйстве», около 42 года н.э.) без всякого стеснения пишет такое посвящение:
«Отнесемся со всевозможным уважением к отцу земледельческой науки Магону Карфагенянину, чьи замечательные двадцать восемь томов были переведены на латынь постановлением Сената».
Основой злаковых культур Карфагена были пшеница и ячмень, производимые в количествах достаточных для экспорта. Финиковая пальма стала одной из государственных эмблем, чеканившихся на монетах, а кроме фиников было в достатке граната, миндаля, инжира и винограда. На возвышенностях паслись бесчисленные стада овец и коров, было развито коневодство, массово содержалась домашняя птица. Про обязательные в Средиземноморье оливки можно и вовсе не упоминать. Карфагенское вино не считалось лучшим и предназначалось для низов; аристократия предпочитала родосские или греческие вина.
Остается лишь добавить, что после римского завоевания Северная Африка становится крупным поставщиком хлеба в Италию. Римляне сожгли Карфаген, но его богатые угодья поставили себе на службу.
* * *
Карфаген закрепился в Ливии, начал быстрый экономический и демографический рост. Ассирийцы до африканских колоний Финикии дотянуться не могли, да и вряд ли были в них заинтересованы — им хватало забот на континенте, а мореплаванием в Ассирии не увлекались.
Впрочем, не всё было так безоблачно. Внезапно объявились конкуренты, причем откуда не ждали — из Греции. Да-да, те самые дорийские и ионийские бескультурные варвары, пришедшие на смену погибшей крито-микенской цивилизации. Варвары, не столь давно восторгавшиеся сидонскими стеклянными побрякушками и разноцветными тканями, осознали, что можно пройти проторенной финикийцами тропкой — как-никак, пример стоял перед глазами.
С середины VIII века до н.э. началась Великая греческая колонизация, в итоге далеко обошедшая колонизацию финикийскую по всем показателям, начиная от численности новых поселений и заканчивая культурным влиянием.
Перед Карфагеном и близлежащими городами-сателлитами вновь встал вопрос безопасности, на этот раз экономической и торговой.
Отчасти причины греческой колониальной экспансии совпадали с финикийскими — возросшее демографическое давление, нехватка плодородной земли, переход угодий под руку аристократов. Была и принципиально иная составляющая: жесточайшая, на грани самоуничтожения, политическая борьба в греческих городах-полисах.
Исчезает архаичная царская власть, господство переходит к аристократии, народ-демос начинает оспаривать привилегии элиты, затем следует владычество тиранов, правивших единолично и выкорчевывавших аристократический произвол; наконец устанавливалась демократия или примат олигархов.
Кстати, слово «тиран» в ту эпоху имело совершенно иной смысл, чем сейчас. Им обозначали человека незаконно присвоившего власть, узурпатора, не имеющего права на какие либо полномочия. Тирания — это всего лишь узурпаторское правление.
О накале противостояния свидетельствует общеизвестный случай в Милете Ионийском — история довольно дикая даже для той суровой эпохи, когда человеческая жизнь стоила недорого. Дети изгнанных аристократических семей были брошены демосом под ноги быкам и растоптаны, в свою очередь аристократы, отвоевав город, осмолили детей своих противников и сожгли живьем.
Нечто сходное происходило в большинстве полисов и проигравшая партия не имела никаких шансов на выживание за одним исключением — бегство. Все-таки в Финикии нравы были менее круты; если принимать версию об эмиграции из Тира основательницы Карфагена Элиссы по политическим мотивам (неудачная попытка переворота), царевну вместе с соратниками всего лишь со скандалом выставили прочь из города, позволив взять сокровища и утварь, а не перерезали поголовно, как это частенько делали в Греции.
