Юстин в XVIII главе «Эпитомы» пишет следующее («Мазей» — адаптированное к греческому произношению имя Малх):
«...[Карфагеняне] перенесли войну в Сардинию, они потеряли там большую часть войска и потерпели страшное поражение. Вследствие этого они приказали уйти в изгнание с уцелевшей частью войска полководцу своему Мазею, под руководством которого они некогда покорили большую часть Сицилии и совершали подвиги в войне против афров. Воины, убитые этим приказанием, отправили в Карфаген послов, которые сначала просили о разрешении возвратиться на родину и о прощении, а затем заявили, что оружием добьются того, чего не добились просьбами. Так как карфагеняне презрели их просьбы и угрозы послов, солдаты спустя несколько дней сели на корабли и с оружием подступили к городу. Здесь, призывая в свидетели богов и людей, [они заявили], что пришли не завоевывать город, но возвратить себе родину; они намерены доказать своим согражданам, что в предыдущей войне не доблести им не хватило, а счастья. Осадив город и перехватывая обозы с продовольствием, они довели карфагенян до полного отчаяния».
Это, знаете ли, крайне серьезный прецедент! Серьезнее некуда. Впервые перед Карфагеном встает призрак гражданской войны.
Во-первых, не поддается никакому логическому объяснению факт изгнания Малха. Военная фортуна переменчива. Если после неудачи в бою, пусть даже крупной, изгонять всех подряд, то никаких полководцев не напасешься. Совсем недавно Карфаген проиграл войну с Массилией, но о том, что пунийских флотоводителей-навархов за это выставили без пенсиона и содержания из Нового Города нам ничего не известно.
Другое дело, если Малх проявил совершенно ненужное рвение, нарушив приказы и директивы центра. То есть, окрыленный сицилийским успехом, полез на Сардинию по собственной инициативе, не рассчитал силы, встретил решительный отпор и оказался в изрядном проигрыше, потеряв много людей и материальных ценностей. Вот за такую самодеятельность вполне могло последовать очень жесткое наказание — данная версия никак не подтверждается историческими документами, но выглядит достоверной.
Во-вторых, те, кто принимал решения собственно в Новом Городе, совершили непростительную ошибку, применив принцип коллективного наказания к «уцелевшей части войска» — в основе это были не наемники, а граждане Карфагена, о чем недвусмысленно повествует Юстин. Потеря карфагенского гражданства, а значит и всех привилегий, которое оно давало, лишало солдат Малха любых надежд на будущее — неудивительно, что ополченцы предпочли пойти на открытый конфликт с родным городом, взяв его в осаду.
Важное примечание: никакого военного противодействия армии Малха Карфагеном не оказывалось, следовательно, ополчение являлось единственным крупным вооруженным отрядом, участвовавший в этих экстраординарных событиях. Вероятно, в городе находилась внутренняя стража, но помешать блокаде она не могла физически за малочисленностью или необученностью...
Попутно назрела и семейная драма. Сын Малха именем Карталон как раз вернулся из Тира — отвозил десятую части сицилийской добычи отца в тирийский храм Мелькарта в полном соответствии с древней традицией: нельзя пренебрегать благоволением высших сил. Если верить Юстину, Карталон был жрецом и его беспрепятственно пропустили в город для совершения некоего священнодейства — отсюда, кстати, вытекает, что возраст Малха можно оценить как «зрелый», если не «пожилой»: у военачальника взрослый сын, облеченный жреческим достоинством.
Карталон, в пурпурной с золотом одежде, приходит в отцовский лагерь и от имени горожан просит пропустить в Карфаген обозы с продовольствием. Малх справедливо возмущается:
«...Как ты, нечестивейший человек, осмелился <…> появиться среди такого множества граждан, пораженных несчастьем? Как ты мог войти в лагерь убитых горем людей, одетых в траур, надев на себя символы спокойствия и счастья, словно пришел на какое-то торжество? Не мог бы найти других, перед кем бы почваниться? Не нашел более подходящего места, чем место отцовского позора, где горюет злосчастный изгнанник? <…> И вот — так как ты в отце своем видишь только изгнанника, я сам буду считать себя больше полководцем, чем отцом, [и сделаю тебя устрашающим]примером, чтобы никто впредь не посмел издеваться над горем и несчастьями своего отца».
Малх отдает приказ распять Карталона не снимая с него жреческих регалий и выставить столб-крест перед стенами города на всеобщее обозрение. Распятие — это вовсе не римское изобретение, такой вид казни использовался в Месопотамии и Палестине во времена, когда о Риме никто и слыхом не слыхивал. Существует предположение, что смерть Карталона была еще и жертвоприношением, поскольку жертвы Баал-Хаммону (или Сатурну в римской интерпретации), одному из центральных карфагенских божеств, облачались в одежды жрецов в качестве знака посвящения богу.
Баал-Хаммон, одно из главных божеств карфагенского пантеона.
Карфаген или капитулировал, или Малх сумел взять приступом стены с воротами. Юстин косвенно подтверждает версию о республиканском устройстве государства — мятежный полководец обращается к народному собранию, оправдывает свои действия чрезвычайными обстоятельствами и требует смерти виновникам «несправедливого изгнания». Народ санкционировал казнь десяти (снова десять!) «сенаторов», и заодно одобрил некие «законы Малха», которые он якобы «вернул» городу. Значит, карфагенская элита ранее изменила традиционное законодательство в свою пользу?..
Как и в случае конфликта Элиссы и Пигмалиона в Тире, мы снова наблюдаем апелляцию к «среднему классу», который опять побеждает. Представляется, что выступление Малха сыграло важную роль в противостоянии олигархата и граждан; граждане временно взяли верх. Правда, затем они же казнили и самого Малха, за претензии на царскую власть — вероятно, республиканская форма правления на то время была в Карфагене достаточно устойчивой и способной устранить угрозу личной диктатуры. Впрочем, долго такое положение не продержалось.
В летописях появляется второе личное имя карфагенской истории. Юстин рассказывает:
«...После него [Малха]верховным военачальником стал Магон, стараниями которого возросли и богатства Карфагена, и пределы его владений, и военная слава».
С возвышением Магона в Карфагене начинается принципиально новая эпоха — основывается династия Магонидов, военных вождей, которые и сделали последние шаги на пути к созданию империи.
* * *
«Магон» переводится как «Щит», но не в буквальном понимании этого термина, а скорее как «Божественная защита» или «Защищаемый богом» — имя среди финикийцев чрезвычайно распространенное. В хрониках встречается не менее дюжины самых разных Магонов, начиная от известного нам агронома, чью книгу перевели на латынь по прямому распоряжению римского Сената, и заканчивая путешественниками, дипломатами и военачальниками периода всех трех Пунических войн.
