* * *
Вернемся в мир большой средиземноморской политики. Магон вряд ли сам отправился к этрускам заключать договоры о союзе. В свете греческого пиратства путешествие за море слишком опасно, для этого есть высокопоставленные чиновники карфагенского «министерства иностранных дел», которым, собственно, и платят жалование за то, чтобы они рисковали головой в неспокойных морях.
Другого выхода попросту нет — Этрурия держава сравнительно небольшая, но высокоцивилизованная, обладающая современными технологиями и неплохой армией, хотя войско в каждом из городов свое и побудить этрусков к совместным действиям можно лишь перед лицом нешуточной угрозы.
В наличии общий враг, взаимные экономические интересы и старинные доброжелательные отношения: за время общения с финикиянами этруски даже переняли часть религиозного культа, начав отождествлять свою богиню Уни (римская Юнона) с ханаанской Астартой-Иштар.
Дадим слово ясному солнышку философии, политики, логики и многих иных наук Аристотелю из Стагира. Благодаря ему нам известно о нескольких важнейших военно-политических договорах между Карфагеном времен Магона и этрусками. Как ни жаль, Аристотель относится к этому событию опять же с прикладной точки зрения, как к фону для своего трактата «Политика», приводя лишь в качестве примера:
«...Равным образом государство не возникает ради заключения союза в целях предотвращения возможности обид с чьей-либо стороны, также не ради взаимного торгового обмена и услуг; иначе этруски и карфагеняне и вообще все народы, объединенные заключенными между ними торговыми договорами, должны были бы считаться гражданами одного государства. Правда, у них существуют соглашения касательно ввоза и вывоза товаров, имеются договоры с целью предотвращения взаимных недоразумений и есть письменные постановления касательно военного союза»
[26].
Аристотелю вторит и Геродот, повествуя о союзе пунийцев с «тирсенами» или же «тирренами», как греки сначала обозначали все не-эллинские племена, а затем прочно привязали это название к этрускам: Тирренское море — Этрусское море.
Итог дипломатической деятельности Магона и его посланцев впечатляет. По Аристотелю, Карфаген заключил с этрусками несколько подробнейших, детальных соглашений, охватывающих все стороны общей деятельности двух народов.
«Ввоз и вывоз товаров» безусловно подразумевает торговые квоты, запрет или разрешение на отдельные категории изделий и, обязательно, пошлины с налогами. Зная о щепетильном отношении Карфагена к монополии на торговлю с западом, соглашение должно учитывать и территориальные ограничения — не плавать дальше некоей обозначенной точки, что мы затем увидим в первом договоре с Римом.
Не менее интересно «предотвращение взаимных недоразумений» — это уже проходит по ведомству налаживания системы безопасности: ненападение на суда высоких договаривающихся сторон, вероятно некая сигнализация на море для безусловного опознавания союзника (Флаги? Изображения на парусе? Окраска бортов?), третейские суды в гаванях при теоретическом нарушении пункта первого.
«Письменные постановления касательного военного союза» мы даже комментировать не станем — если въедливый и дотошный Аристотель говорит именно о «письменных», значит он или его информаторы были знакомы с копиями, широко распространявшимися и сохранившимися в списках. Архивное дело давно появилось и активно развивалось.
Понятие о закрытости отдельных международных договоров, разумеется, возникло уже тогда и какие-нибудь «секретные протоколы к пакту Карфаген-Этрурия» без всяких сомнений существовали (правда, мы их никогда не прочтем, к величайшему сожалению!), но о военном союзе следовало громко оповестить все заинтересованные стороны включая фокейцев, против которых этот союз и был направлен. Дабы знали, что любое нападение на этруссккий корабль является нападением на Карфаген, а равно и наоборот.
В свете всего изложенного в предыдущих главах и неплохо представляя себе финикийско-карфагенскую ментальность с врожденным, пронесенным через долгие столетия образом мыслей ушлого торгаша, теперь замахнувшегося на создание империи, можно представить себе, как продвигалось обсуждение с этрусками пунктов договора «о ввозе и вывозе товаров».
Никаких сомнений, дело шло поистине с сатрапическим размахом — условия обязательные и необязательные, права сторон, клаузулы, финансовые гарантии, схема возмещения убытков, возможность передачи споров в суды включая жреческие, и так далее, и тому подобное. Хорошо, что тогда не изобрели примечаний мелким шрифтом. А может быть и изобрели, кто знает...
Впрочем, как показывает история, этруски неплохо разбирались в коммерции и в целом не прогадали. Им этот союз был столь же необходим по вполне объективным причинам.
При Магоне Великом возникает военно-экономический альянс Карфагена и Этрурии, противостоящий не только и не столько абстрактным грекам, расселяющимся где им придет в дурную голову, сколько народившемуся объединению Массилии и Тартесса. Забота о безопасности судоходства в западной части Средиземного моря была необходима, но оставалась целью сопутствующей.
Приоритет номер один — борьба за рынки экспорта и импорта. За безусловную монополию и изгнание или усмирение обезумевших от сиюминутных успехов конкурентов!
Мы наблюдаем сугубо экономический конфликт, приправленный нарастающими этническо-цивилизационными противоречиями. Если взаимопроникновение культур финикийцев и этрусков в некоторой мере наблюдалось, то греки и варвары-тартесситы являлись безусловными и неприятными чужаками.
Поселите в своей квартире сомалийского пирата из глухой деревни образца XXI века, никогда не видевшего унитаза и не знакомого с алфавитом, и вы примерно поймете, какие чувства испытывали пунийцы-финикияне при виде варваров, покусившихся на их достояние. А ведь обитатели Финикии почти двадцать веков назад, при фараоне Джосере и его верховном визире Имхотепе, строителе первой пирамиды, считали себя верными поклонниками и продолжателями великой культуры Древнего Египта!
Со времен Магона начинается не просто война за рынки. Начинается столкновение цивилизаций — эллинской и финикийской. Греки были куда более молоды, и, если использовать терминологию Н. Гумилева, более пассионарны, более активны, более устойчивы к переменам и невзгодам.
Финикийская цивилизация, подойдя к самому своему апогею, наивысшему взлету, начала стареть. О дряхлости речь не идет — в 550-500 годах до н.э. Карфаген представляется нам могучим мужем с мощной мускулатурой, занесшим копье над врагом, но...
Но ему уже хорошо за сорок лет. Элладе разве что двадцать пять — выносливости побольше и юношеского безумия хватает.
Однако, никто не замечал, что рядом подрастает выкормленное волчицей малолетнее дитя, пренебрегающее музицированием, книгами и рисованием, но прилежно занимающееся физкультурой и упражнениями со щитом и мечом.
Имя безнадзорному ребенку — Рим.
