— Я не вру! И не врала. Он пришел к избе Бражены. Старик. Морозный Дед. Я думала, что сплю…
Сбивчиво Олеся начала рассказывать, как проснулась от странного жуткого пения. Чем больше говорила, тем более фантастичным звучал собственный рассказ. Лицо Габора оставалось непроницаемым. Только мышцы каменели, пока не замерли, перестав отражать вообще какие-либо эмоции.
— Он сказал, что я… что я… слишком много в тебе сомневаюсь и не ценю. И раз сомневаюсь, то он меня накажет тем, что заставит тебя снова доказывать, что я тебе… — Про любовь язык не поворачивался сказать, и Олеся тихо выдохнула: — …дорога.
Габор наконец отмер. Снова вздернул бровь. Уголок рта дернулся в издевательской улыбке.
— Это все, что он тебе сообщил? Больше ничего интересного не поведал?
Олеся почувствовала, что начинает злиться.
— Поведал. Сказал, что нужно доучить алфавит, и тогда мы поймем, как справиться с Крампусом. — Олеся помахала перед лицом книжкой.
— Он и про алфавит знает?
— Поверь, я тоже была удивлена. — Олеся уперлась Габору в плечо, пытаясь оттолкнуть, но боясь потревожить его раны.
Глаза Габора сверкнули жидким серебром. Убийственно опасно.
— Что ж, если без алфавита никак, то давай учить.
Олеся тяжело выдохнула:
— Ты мне не веришь…
Габор тряхнул головой, губы сложились в искушающую улыбку, которая обещала наслаждение и муки.
— Нет, не верю. — Он замолчал, словно раздумывая, сказать ей нечто важное или нет. — Но мне было приятно, что ты так переживаешь за меня.
— Считаешь, я могла не переживать за тебя? Ты ранен, остался один в этом чертовом лесу, а я непонятно где…
Габор потянул ее выбившийся локон:
— Но больше ни перед кем не вздумай становиться на колени. Госпожа Баттьяни ни перед кем не склоняет голову. Только перед своим господарем.
Он потянулся к ее губам, но Олеся отвернулась:
— Ты мне не веришь. Ни одному слову. Хотя сам рассказывал о Морозном Деде.
— Его никто не видел.
— Даже ты?
— Даже я.
Олесе хотелось и расплакаться, и рассмеяться.
— Тебе нужен лекарь.
Габор неожиданно ласково коснулся ее щеки:
— Ты не хочешь рассказать, как НА САМОМ ДЕЛЕ вернулась в крепость?
Олеся покачала головой:
— Я уже рассказала.
Невидящим взглядом Олеся рассматривала фреску на стене. Олень посреди густого леса. Она вспомнила о книжке, зажатой в ладонях.
— Это твое. — Она протянула книжицу Габору. — Я думаю, она не просто так оказалась у Бражены. И мне кажется… Морозный Дед имел ввиду то, что в ней можно найти подсказку. Вот… — Дрожащими пальцами она переворачивала страницы, пока не нашла нужные иллюстрации. — Смотри. — Габор мазнул взглядом по картинке, выразительно выгнув бровь. — Ты ведь должен знать, о чем эта сказка. В отличии от меня можешь ее прочитать.
— Олеся, это всего лишь сказка.
— А что если ответ, как справиться с Крампусом, всегда лежал на поверхности?
— Сейчас лежащей на поверхности я хочу видеть только тебя.
— Серьезно? Ты ведь мне даже не веришь! Считаешь… обманщицей… Предательницей…
— Да. Считаю. Но это не мешает мне хотеть тебя.
— Я не вру! Я видела этого старика.
Глава 27
Габора раздирало на части отчаянное желание нагнуть паршивую девку и трахнуть так, чтобы больше не вздумала лезть на рожон. Идея приковать ее цепями больше не казалась только средством подразнить друг друга.
За эти пару часов он едва не сошел с ума. Был уверен, что к моменту, когда доберется до крепости, чокнется.
Конечно, он ей верил. И даже не потому, что обнаружил сосновый пенек и длинный шест со Страшилищем, которое смастерил еще будучи ребенком. Он просто видел по ее лицу. По едва ли не слезящимся глазам, по румянцу обиды, по тому, как срывался голос, когда она пыталась доказать свою правоту.
Но больше всего его поразило не это. В тот момент, когда он услышал ее голос, умоляющий Адрианну выслать за ним отряд, Габор понял, что простит ей все. Даже откровенную ложь.
А ее вид, стоящей на коленях, отчаявшейся, едва не свел его в могилу.
Никто и никогда так за него не переживал. Никто не волновался. Его ведь тоже можно было заменить. Например, Миклошем. Так что, ничего уникального в нем не было. Но Олеся… она заставила его почувствовать себя кем-то значимым, кем-то настолько важным, что ради него она опустилась на колени.
Одновременно с этим в мозгу что-то взорвалось от ярости. Он и не знал, как сдержался. Кровавая пелена заволокла взгляд. Габор был уверен, что кровь потечет из глаз и ушей, если она и дальше будет так стоять. Габор давно уже не ощущал такой злости. На Адрианну и на саму Олесю. Какого демона она опустилась на колени?!
Госпожа Баттьяни ни перед кем и никогда не должна склонять своей головы. Только перед ним и то, за закрытыми дверьми их спальни.
Он все еще сходил с ума от злости и страха за нее, когда тащил Олесю в уединение старого зала. Даже простого прикосновения к ней, ощущения ее тела под своими пальцами, было достаточно, чтобы немного успокоиться.
Габор не хотел вспоминать, что почувствовал, когда проснулся и понял, что Олеси рядом нет. Он ощутил это сразу, даже не открыв глаз. Мир изменился, стоило ей исчезнуть. Он не чувствовал нежного дурманящего аромата ее кожи и волос, не чувствовал ее тихого дыхания на своей шее, не чувствовал тепла ее тела, прижимающегося к нему так правильно и так необходимо.
Он ощущал лишь пустоту. Леденящую острую пустоту. Словно весь мир кругом заморожен, и вместо воздуха он дышит льдом. Острые сосульки впивались в легкие, раздирая их до умопомрачительной боли.
Первой мыслью было, что ее забрали демоны. Смогли каким-то образом выкрасть из его объятий.
Но какого демона он тогда жив?!
И как получилось так, что не услышал ни звука? Он всегда спал очень чутко. Только с рядом Олесей его сон становился глубоким и крепким. Таким, что он действительно отдыхал и расслаблялся.
Но не услышать шум борьбы было бы невозможно. Внутреннее чутье не дало бы спать, окажись Олеся в опасности. Да и она бы не сдалась без сопротивления. От воспоминания о том, как крепко она сжимала его нож, в груди становилось теплее, а на губах сама собой появлялась по-дурацки довольная улыбка.
Нет, ее не могли украсть демоны. Новых признаков борьбы он не увидел. Зато от хижины Бражены до края леса вела тонкая цепочка следов. Прямо к Страшилищу. Габор потрясенно всматривался в клочья свалявшейся шерсти и в уродливую деревянную маску. Не верил своим глазам, что видит перед собой того, самого первого, монстра, которого сделал под руководством отца.
