Рокфеллер – бич допрашивающих – обладал фантастическим даром схватывать тончайшие намеки в вопросах обвинителя. Сэмюэл Унтермайер, выдающийся адвокат ХХ века, назвал Рокфеллера самым блестящим умом, какой ему доводилось видеть на месте свидетеля, человеком, шестым чувством схватывающим юридические ловушки. «Он всегда читал мои мысли и угадывал, какими будут следующие шесть или семь вопросов, – сказал Унтермайер, проводивший перекрестный допрос Рокфеллера во время тяжбы в начале 1900-х годов. – Я начинал с вопросов, которые закладывали основу для вопросов далеко на будущее. Но я всегда видел необычный блеск в его глазах и понимал, что он разгадал мое намерение. Я не знаю свидетеля, равного ему в этом даре предвидения»45. На слушаниях в феврале 1888 года Рокфеллер произвел такое впечатление на Роджера Прайора, что по завершении допроса тот подошел к стойке, сердечно пожал ему руку и спросил, могут ли он вместе с Рокфеллером посетить заводы «Стандард Ойл». Во время перерыва на обед Рокфеллер ненароком спросил у Джозефа Чоута, как него дела. Успокоенный адвокат ответил: «Я не мог бы пожелать свидетеля лучше»46. Чоут сказал позже, что компаньоны Рокфеллера «редко знали, о чем он думал, но он всегда знал, о чем думали они»47.
Сколь бы хорошо ни держался Рокфеллер, давая показания, отчет комитета бросил зловещий свет на работу «Стандард Ойл», назвав ее «самой дееспособной и, вероятно, самой внушительно денежной властью на континенте»48. «Это исконный трест, – утверждал отчет. – Его успех стал стимулом к созданию всех других трестов и объединений. Структура этой разновидности распространилась, как зараза, по коммерческой системе страны»49. Трест не был ограничен законом, сорок одна входящая в него компания «передала свои дела организации, не существующей перед законом, независимой от любой власти, имеющей возможность делать все, что хочет и где хочет, и до настоящего момента работавшей под покровом абсолютной тьмы»50. Комитет снял с треста обвинения в ненасытности, но все же не принял описание оживленной конкуренции, данное Рокфеллером, и назвал «Стандард Ойл» «почти единственным участником поля деятельности с нефтью, из которого она вывела почти всех конкурентов»51. Дело «Стандард Ойл» выделялась как великий прецедент в растущих национальных спорах об антитрестовском законодательстве. Весной комитет палаты представителей по производству издал свой отчет о трестах, где нефтяному тресту была посвящена тысяча из полутора тысяч страниц, в пять раз больше, чем сахарному тресту, и в десять раз больше, чем тресту виски.
В каком-то смысле Джон Д. Рокфеллер упростил жизнь авторам антимонопольного законодательства. Его карьера начиналась на заре промышленного бума, когда экономика еще была сырой и нерегулируемой. Правила игры еще не вписали в закон, и Рокфеллеру и его собратьям промышленникам приходилось ковать железо прямо на поле боя. С характерной для него доскональностью Рокфеллер разработал всеобъемлющий ассортимент антиконкурентного оружия. Так как он вычислил все мыслимые способы ограничить торговлю, влиять на рынки и подавить конкуренцию, чтобы получить подробную антимонопольную повестку дня, законодателям-реформаторам достаточно было изучить его карьеру.
«Стандард Ойл» преподала американскому обществу важный, но парадоксальный урок: свободные рынки, если полностью предоставить их самим себе, в итоге могут оказаться очень несвободными. В естественном состоянии конкурентного капитализма не существует, его следует определять или ограничивать законом. Не сдерживаемые рынки часто движутся в сторону монополии или, по крайней мере, к нездоровым уровням концентрации, и для обеспечения полных преимуществ конкуренции иногда требуется вмешательство правительства. Особенно это касается ранних стадий развития промышленности. Это понятие теперь так прочно вошло в наши законы, что мы перестали его замечать и перешли на следующий уровень споров о точной природе или степени антимонопольного контроля.
В ходе антитрестовских волнений конца 1880-х годов «Стандард Ойл» постоянно недооценивала способность критиков организовать общественную поддержку. Мелкие коммерсанты, утверждая, что крупные корпорации заглушают индивидуальные возможности, сформировали особенно мощное лобби за реформу. Когда в президентской кампании 1888 года и Гровер Кливленд, и Бенджамин Гаррисон начали яростно нападать на тресты, Арчболд безапелляционно написал Рокфеллеру, что это громкие речи для отвода глаз. «Мы не думаем, что из разговора в Вашингтоне касательно трестов что-то выйдет, – доложил он летом. – Демагоги просто стараются перекричать друг друга ради политического эффекта»52.
Арчболд оказался плохим предсказателем. Последовал законодательный шквал, и многие штаты в конце 1880-х годов ввели антитрестовские законы, а по Конгрессу циркулировало пятнадцать или шестнадцать проектов биллей. С точки зрения «Стандард Ойл», самый опасный билль представил в декабре 1889 года сенатор из Огайо Джон Шерман, брат генерала Уильяма Текумсе Шермана. Несколькими годами ранее Рокфеллер пытался купить симпатии сенатора. В августе 1885 года Марк Ханна ходатайствовал о вложении в кампанию Шермана и сказал Рокфеллеру, что «Джон Шерман – сегодня наша главная надежда в Сенате на защиту наших деловых интересов»53. Рокфеллер поначалу сомневался, но в итоге отправил чек на шестьсот долларов. Очень быстро защитник деловых интересов оказался перебежчиком и начал поносить «Стандард Ойл», как столь богатую корпорацию, что она даже покупает целые железные дороги. В дебатах по антитрестовскому биллю сенатор постоянно выставлял «Стандард Ойл» в качестве главного примера проблемы, требующей решения. Оказавшись в свете прожекторов, Рокфеллер нехарактерным образом публично упрекнул предложения Шермана. «Билль сенатора Шермана очень радикальный и разрушительный, он предлагает штрафовать и сажать всех, прямо или косвенно связанных с организациями, возможно, даже не относящимися к юрисдикции Конгресса»54.
Возражения трестов только ускорили принятие закона. 2 июля 1890 года президент Гаррисон подписал Антитрестовский закон Шермана, который объявлял незаконными тресты и другие объединения с целью ограничить торговлю и приговаривал нарушителей к штрафам до пяти тысяч долларов, или тюремному сроку до года, или и то, и другое. Президент Уильям Говард Тафт позже назвал «Стандард Ойл» главной причиной принятия закона. Для тех, кто вносил проект закона, он оказался жестоким разочарованием, правовым актом, обреченным на провал. Он был туманным по смыслу, трудно применимым и так изрешечен лазейками, что в народе его прозвали законом швейцарского сыра. Объявляя незаконным совместную работу в отраслевых объединениях, он вынудил многие компании к слиянию, чтобы сдержать излишние мощности и тем самым подстегнул дальнейшую концентрацию и ниспроверг сам дух закона. Что касается главной цели, закон не стал помехой мощи «Стандард Ойл». Многие годы закон Шермана оставался мертвым документом, а большой бизнес благополучно работал, как и раньше.
Рокфеллер никогда не испытывал потребности переосмыслить вопросы, поднятые законом Шермана. С его точки зрения, практичные трезво мыслящие коммерсанты давно их решили к своему удовлетворению, и только мечтательные писаки да возмутители спокойствия видели необходимость влезать в текущую практику, которая хорошо служит стране. Он остался неисправимым сторонником трестов. В делах Рокфеллер никогда не был человеком злопамятным и, равнодушный к новому закону, поддержал перевыборы сенатора Шермана в 1891 году.
