По мере приближения выпуска, Младший начал тосковать, что заканчиваются годы в Брауне и расслабленные дружеские отношения, которые он мог себе там позволить. Вскоре он попадет в луч света общественного внимания, который будет ярко гореть всю его оставшуюся жизнь. Когда он думал, что пойдет по стопам отца, храбрость оставляла его, и вскоре после выпуска он сказал матери: «Я почти не чувствую уверенности, что способен занять место, предназначенное мне, но знаю, что не боюсь работать и делать все, что потребуется от меня, и с Божьей помощью сделаю, что смогу»23. «Будущее освещают возможности служения Богу и человеку, – написала Сетти в ответ. – Пусть Дух Святой наполнит все твое существо и направит тебя к истине»24. Давая ему такой возвышенный взгляд на жизнь, поощряя видеть себя доблестным солдатом Христа, она могла непреднамеренно обострить его тревоги. Возвышенные надежды, казалось, почти не оставляют места для простой человеческой ошибки. Отец тем временем оставался непроницаем касательно предстоящей роли Младшего на Бродвей, 26, что, вероятно, только усиливало ужас последнего перед неизвестностью.
* * *
Джон Д. Рокфеллер-младший пришел на Бродвей, 26, вскоре после того, как здание покинул Старший, и приступил к работе 1 октября 1897 года. Его посадили за дубовый стол-бюро на суровом и немного потертом девятом этаже в кабинетах, выделенных для работы по внешним вложениям и филантропии его отца. Он работал бок о бок с Фредериком Т. Гейтсом, Джорджем Роджерсом и телеграфисткой, миссис Таттл, которой досталась сомнительная честь открывать письма с претензиями к Рокфеллеру – а «их было предостаточно», – вспоминал Младший25. Хотя Младший работал в здании «Стандард Ойл», он не участвовал в управлении компанией, а относился к зарождающемуся семейному офису Рокфеллера. Ежегодная зарплата в шесть тысяч долларов, которую выплачивал отец, казалась ему щедрой, но по сути это были завуалированные карманные деньги, державшие Младшего в состоянии детской зависимости.
Младший отклонил предложения пойти в юридическую школу или отправиться в кругосветное путешествие. «Я чувствовал, что, если хочу научиться помогать отцу в делах, у меня нет времени ни на то, ни на другое и чем скорее начнется мое ученичество под его руководством, тем лучше»26. Младший вернулся в дом 4 по 54-й Западной улице и имел широкие возможности для общения, но молчаливый Старший не давал никаких подсказок, оставляя всякий раз вопрос без внимания. «Отец не сказал мне ни слова о том, что я буду делать в конторе до того, как я начал там работу, и ни разу не обмолвился после. Более того, насколько я смог выяснить, по этому предмету он не сказал ничего и никому в конторе. Судя по всему, он предполагал, что я должен проделать собственный путь»27. Младший не признавался, насколько его беспокоит эта немногословность. Пути отца, как и господни, были неисповедимы, но, предполагалось, что в конечном итоге они на благо. Будучи серьезно убежден в необходимости полагаться на собственные силы, Старший, вероятно, хотел проверить деловые способности сына и позволить ему найти собственный путь без подсказок.
Рокфеллер имел множество каналов информации, и Младший поражался, насколько хорошо он знает все, что происходило на Бродвей, 26. В какой-то момент за ужином Рокфеллер извинялся перед гостями за смену темы и расспрашивал Младшего о его работе в тот день, демонстрируя, как казалось, бесконечные познания о том, что творится в городе. Все обучение делу, которое получил Младший, свелось к этим мягким расспросам. У отца и сына разногласий было больше, чем они признавали публично, и кто-то однажды слышал, как Рокфеллер ворчал: «Знаете, мальчики идут в колледж, а потом возвращаются, все зная о коммерции и всем прочем»28.
На работе Младший не имел официального статуса в иерархии, и ему приходилось гадать о своих полномочиях. Он выполнял ряд совсем мелких задач, например наполнял чернильницы. Он начал подписывать за отца бумаги, не получив доверенности и не уверенный, будет ли отец против; возражений не последовало, и Младший счел это за знак одобрения. Первая серьезная задача, которую Старший поручил сыну, оказалась не такой приятной: надзор за проектированием высокого гранитного обелиска для места захоронения семьи в Кливленде и его транспортировкой – стелла была такой огромной, что потребовалось два грузовых вагона. Молодой выпускник Брауна выбирал обои для семейных домов, продавал подержанные повозки и экипажи и управлял недвижимостью Рокфеллера в Кливленде. Один знакомый назвал это время «тревожным и неспокойным» для Младшего, который чувствовал, что от него ждут результатов, а он не отрабатывает свое содержание и не соответствует намеченной для него судьбе29.
Если в эти годы Младший не чувствовал себя совершенно брошенным, благодарить следует Фредерика Т. Гейтса, ставшего наставником, каким, к сожалению, не стал отец. Вместе они посещали горнопромышленные районы Миннесоты и лесные угодья на тихоокеанском Северо-Западе, часто вместе играли на скрипке в частном железнодорожном вагоне. Гейтс приглашал Младшего на деловые встречи, и тот неизменно отвечал благодарностью. Под опекой Гейтса Младший начал занимать законное место в созвездии Рокфеллера и вступил в правление Чикагского университета всего через три месяца после начала работы. Немногим старше двадцати лет, он уже был директором «Юнайтед стейтс стил», Национального городского банка, железной дороги «Делавэр, Лакаванна и Западная», и, разумеется, «Стандард Ойл».
Будучи под бременем постоянного чувства неудачи, Младший отчаянно хотел добиться успеха хоть в чем-нибудь и решил попробовать себя на рынке ценных бумаг. Его отец изображал пуританское пренебрежение к Уолл-стрит, и Младший с удивлением узнал, что тот годами активно играет на рынке. Чтобы научить детей искусству инвестирования, Рокфеллер позволил Младшему и его сестре Алте занять у него деньги под шесть процентов и вложить в акции. За первый год на Бродвей, 26, Младший заработал на рынке несколько тысяч долларов и, как все новички, окрыленные успехом, начал больше рисковать и все больше ставить.
Тем временем делец с Уолл-стрит Дэвид Ламар – позже прозванный «Волком с Уолл-стрит» – начал обрабатывать Джорджа Роджерса, личного секретаря Старшего. Осенью 1899 года Роджерс выступил доверчивым посредником в афере. Передавая информацию от Ламара, Роджерс сообщил Младшему, что Джеймс Р. Кин, известный участник рынка, взял крупную позицию в «Юнайтед стейтс лезер» и предлагает Младшему присоединиться к покупке. Поверив, что действует вместе с Кином, Младший взял гигантскую долю. Он узнал, что в обед Джордж Роджерс тайно встречался с Ламаром, и его замутило от предчувствий. Младший вызвал Ламара, и тот пришел раскрасневшийся, взволнованный. Как вспоминал Младший: «Одного взгляда на него было достаточно. Я знал, что это ликвидация»30. Выяснилось, что Кин ничего не знал об афере и что Ламар ликвидировал акции, как только Младший повышал ставку. Случилось немыслимое: кроткий Младший спустил деньги отца, около миллиона долларов – равные сегодня более чем семнадцати миллионам долларов. Он знал, что ситуация непростительная: он не попросил о встрече с Кином, не изучил вопрос и выбросил состояние по случайной подсказке.
Можно только догадываться об эмоциональном сумбуре Младшего, когда он сообщил эти поразительные новости отцу, эта мучительная встреча навсегда врезалась в его память. «Никогда не забуду мой стыд и унижение, когда я пришел сообщить о сделке отцу. У меня не было денег, чтобы покрыть потерю; делать было нечего»31. Старший молча выслушал и спокойно, но тщательно расспросил его о сделке, изучая каждую деталь – все без звука упрека. В конце он просто сказал: «Хорошо, я разберусь с этим, Джон»32. Младший ждал критики, взрыва, отцовской нотации о будущем поведении. Но больше ничего не было сказано. Классический Рокфеллер: настоящий урок заключался в том, чего он не сказал, и в том, чего он не сделал. Рокфеллер почувствовал, что его неуверенный сын осуждает себя так безжалостно, что горькие упреки излишни. Проявив щедрость, он заручился верностью сына навсегда. Инцидент, должно быть, укрепил врожденный консерватизм Младшего, так как в единственный раз, когда он согласился на поспешную неумеренную сделку, он был жестко наказан.
