Волна слияний принесла инвестиционным домам Уолл-стрит новое центральное значение, так как по сравнению с капиталом, который требовался новым трестам, ресурсы провинциальных банков и частных лиц казались крошечными. Только престижные фирмы Уолл-стрит, такие как «Дж. П. Морган энд компани» или «Кун, Лёб» могли привлечь зарубежный и внутренний капитал, необходимый для этих транзакций. Переключив внимание с железнодорожных облигаций на ценные бумаги промышленности, они создали новые тресты, выпустили свои ценные бумаги, припрятали акции для себя и тщательно выбрали своих руководителей. Сколь сильно ни осуждали реформаторы тресты, они будоражили многих инвесторов, которые впитывали волну за волной новые выпуски, спонсируемые Уолл-стрит. Многие американцы содрогнулись перед гигантскими новыми концернами, но были и многие другие, которые пытались выяснить, как получить с них прибыль.
Когда в конце 1900 году Дж. П. Морган решил создать стальной трест, он знал, что ему придется связаться с двумя закоренелыми циниками по поводу Уолл-стрит: Карнеги, хозяином сталелитейных заводов, и Рокфеллером, королем железной руды. Морган беспокоился, что Карнеги расширит производство до готовых продуктов из стали и будет угрожать его недавно созданной «Федерал стил компани», а Карнеги опасался обратного маневра от Моргана. И оба, Карнеги и Морган, были обеспокоены сообщениями, что Рокфеллер вложится в сталелитейные заводы. Чтобы предотвратить переуплотнение и междоусобные ценовые войны, Морган решил начать новое стальное объединение.
Морган не был в восторге от необходимости брать в расчет Рокфеллера, который насмехался над Уолл-стрит, финансируя свой трест из отложенных сбережений и держа денежные резервы, не уступающие многим банкам. Он хорошо знал и о близких отношениях Рокфеллера с Джеймсом Стиллманом из Национального городского банка. Когда Морган раздумывал о слиянии с Лондонским домом Бэрингов в 1904 году, его коллега, барон Ревелсток, доложил впоследствии партнеру, что Морган «едко поносил растущую силу евреев и публики Рокфеллера, и говорил не раз, что наша фирма и его единственные в Нью-Йорке состоят из белых мужчин»97.
Во многих аспектах Рокфеллер и Морган являлись прямой противоположностью друг другу, живым контрастом между аскетом и сибаритом, «круглоголовым» и «кавалером». Предводитель англо-американских финансовых кругов, Морган, из родовитой семьи, получивший дорогое образование в Америке и Европе, был непревзойденным представителем делового мира. Более сорока лет он являлся главным проводником британского капитала, финансирующего железные дороги и промышленность Америки. Порывистый и напыщенный, Морган был импульсивным и горячим, не умел долго держать внимание. В своей конторе на Уолл-стрит, 23, казалось, он управляет набегами, блестящими краткими суждениями. Морган любил роскошь и жил в мире ультрабогатых, с гигантскими сигарами, прекрасным портвейном и огромными паровыми яхтами.
Для Рокфеллера Морган воплощал собой все грехи гордыни, роскоши и высокомерия. Они познакомились в особняке Уильяма Рокфеллера на реке Гудзон и сразу же друг другу не понравились. «Мы перекинулись несколькими приятными словами, – отметил Рокфеллер. – Но я видел, что господин Морган был очень похож на господина Моргана; очень надменный, склонный смотреть сверху вниз на других людей. Я посмотрел на него. Со своей стороны, я никогда не понимал, почему любой человек должен считать себя столь великим»98. Для Моргана Рокфеллер был слишком сухим и щепетильным, лишенным человеческих прелестей и пороков. И как мог он не ворчать на бесстыдного человека, создавшего картель без него?
Тем не менее оба мужчины ненавидели конкуренцию, как разрушительную силу, опасным образом устаревшее понятие. Годами Морган арбитрировал споры президентов железнодорожных компаний, помогая им делить территории, и создание промышленных трестов стало логичным переходом в его карьере. Когда судья Элберт Г. Гэри проинформировал Моргана в начале 1901 года, что ни один стальной картель не может не учитывать долю Рокфеллера в Месаби, Морган отказался. «У нас есть все, чему мы можем уделить внимание», – сказал он Гэри. Гэри продолжил упорствовать, и Морган мрачно согласился, что им следует включить «Лейк супериор консолидейтед айрон майнз» и «Бессемер стимшип» в «Юнайтед стейтс стил».
«Как мы собираемся получить их?» – спросил он. «Вы поговорите с г-ном Рокфеллером», – предположил Гэри. «Не думаю», – парировал Морган. – «Почему?» – «Он мне не нравится». «Господин Морган, – резко возразил Гэри, – речь идет о деловом предложении огромной важности для стальной корпорации, и вы позволите личному предубеждению помешать вашему успеху?» «Не знаю», – ответил Морган99.
По всей вероятности, в отношении Моргана к надменности примешивалась робость, так как Рокфеллер оставался одним из немногих людей, кого он не мог устрашить. Смирившись, Морган попросил Рокфеллера о встрече на Бродвей, 26. Объяснив, что он отошел от дел и не появляется в конторе, Рокфеллер ответил, что будет счастлив принять его на 54-й Западной улице. Рокфеллер знал, какое преимущество в торге дает пауза в последнюю минуту, и с удовольствием дразнил ведущего банкира Уолл-стрит. Придя к Рокфеллеру домой, после вежливого обмена любезностями Морган сухо задал вопрос о цене участков руды. Рокфеллер вскинул руки в притворном отчаянии, напомнил Моргану, что отошел от дел и попросил обсудить сделку с его двадцатисемилетним сыном, «который без сомнений будет рад» поговорить с ним100. Это было неприкрытое оскорбление, но банкир ворчливо сказал, чтобы Младший пришел к нему в контору на углу Брод-стрит и Уолл-стрит.
Получая удовольствие от своей хитрости, Старший и Младший тянули время с организацией встречи и чуть не переиграли сами себя. Затем, утром 25 февраля 1901 года Генри Роджерс подошел к столу Младшего и спросил: «Не хотели ли бы вы пойти со мной встретиться с господином Морганом?»101 Чувствуя, что пришло время избавить Моргана от страданий, днем Младший отправился к нему с Роджерсом. Теперь пришел черед Моргана вести себя снисходительно. Когда Роджерс и Младший вошли в его кабинет, он что-то обсуждал со своим партнером Чарльзом Стилом и даже не посмотрел в их сторону. Стил ушел, Морган наконец поднял глаза, и Роджерс представил Младшего. Морган пожаловался на задержку и сказал, что дела следует закончить в течение двадцати четырех часов. Младший объяснил, что потребовалось время, чтобы оценить собственность. «Ну и, – рявкнул Морган, сердито глядя на Младшего, – какова ваша цена?»
Если Морган полагал, что имеет дело с хористом, он был разочарован. Проявив неожиданную отвагу, о которой не подозревал никто, даже сам Младший, он отрезал: «Господин Морган, я думаю, произошла ошибка. Я пришел сюда не продавать. Насколько я понял, вы хотели бы купить»102. Он попросил Моргана назвать цену, которую его отец может принять или отказаться. Для Младшего это был момент откровения: он вел бой с властелином Уолл-стрит. Когда Морган ненадолго вышел, Генри Роджерс, ошеломленный, посоветовал Младшему смягчить тон, но Младший ответил, что имеет в виду каждое слово и что они с отцом «абсолютно безразличны к вопросу вступления в консолидацию»103. Напряженное противостояние завершилось компромиссом: Морган и Младший договорились, что Генри Клей Фрик выступит честным брокером и установит цену, приемлемую для обоих. Уходя, Младший спросил Моргана, может ли его отец взять долю в стальном синдикате. Приняв еще один удар, Морган ответил, что сумма подписки уже превышена и что он слишком затянул с запросом. Так как Морган уже выделил пять миллионов долларов для Уильяма Рокфеллера и Джеймса Стиллмана, он понимал, что Джона Д. это заденет.
