Следуя предложению Айви Ли, Младший наивно отправил рукопись Иде Тарбелл к ней в квартиру в Грамерси-Парк на Манхэттене. Они вместе работали на промышленной конференции, организованной президентом Вильсоном в 1919 году, и у них развились сердечные отношения. «Лично мне она очень понравилась, – сказал Младший, – хотя я никогда не был поклонником ее книги»42. Тарбелл ответила взаимностью на эту привязанность, сказав подруге: «Думаю, нет человека в общественной или коммерческой жизни в нашей стране, который ближе следует своим идеалам, чем Джон Д. Рокфеллер-младший. Я даже пойду дальше и скажу, что не знаю отца, который дал бы лучшее наставничество сыну, чем это сделал Джон Д. Рокфеллер»43. За годы Тарбелл стала более консервативной и благосклонной к бизнесу – в 1925 году она опубликовала хвалебную биографию судьи Элберта Г. Гэри из «Юнайтед стейтс стил», – но она сочла биографию Инглиса уклончивой и однобокой и рекомендовала убрать ее в стол. С бесконечным разочарованием Младший навсегда отправил рукопись в архивы Рокфеллера.
Глава 32
Династическая преемственность
Младший, хотя и был наследником трона, много лет ждал, чтобы занять свое законное место, и от этого ему становилось сложнее завоевать уважение окружающих. Г. Л. Менкен, среди прочих скептиков, любил указывать, что положение Младшего чисто производное: «На него обращают внимание только потому, что он оказался сыном старого Джона, а значит наследником крупного состояния. До сих пор как свидетельствуют документы, он ни разу не сказал ничего, что выходило бы за рамки талантов оратора ротари-клуба или автора передовицы и не сделал ничего, что заставило бы попотеть умного бухгалтера»1.
Несмотря на их преданность друг другу и тесно связанные жизни, отца и сына разделяла сдержанность, которую они не могли преодолеть. Они часто переписывались, тепло обнимали друг друга при встрече, и у них были крепкие хорошие отношения. Когда его мальчик должен был прийти на ужин, Джон-старший проявлял заметное нетерпеливое ожидание. Но при этом их отношения сковывала старомодная сдержанность, и ни тот, ни другой не был способен на настоящую легкость или спонтанность. «Ни у отца, ни у меня темперамент не проявлялся открыто, – сказал Младший. – Мы говорили о том, что нужно было обговорить – не чтобы порассуждать»2.
Однажды, в Ормонд-Бич, Инглис спросил Рокфеллера, насколько рассказ Иды Тарбелл поддерживал его собственную версию событий, и последовала меланхоличная ремарка: «Хотел бы я, чтобы вы сказали это моему сыну… Должен сказать, что у меня никогда не было времени по-настоящему познакомиться с сыном. Он всегда был очень занят»3. Когда Инглис передал это Младшему, тот был тронут, но обвинял в их сдержанных отношениях отца. «Нет такого предмета, который я не был бы счастлив обсудить с отцом, – объяснил он Инглису, – но, как вы сами видели, он все меньше склонен обсуждать темы, которые не поднимает сам; поэтому наш серьезный обмен взглядами, пожалуй, более ограничен, чем мог бы быть в противном случае»4. Рокфеллер не мог подавить свою сдержанность даже с сыном, которого нежно любил.
Напряжение, таящееся в их отношениях, вспыхнуло, когда Младший проявил серьезный интерес к искусству. Рокфеллеру в силу его религиозных убеждений было близко отношение к искусству кальвинистов, для него было привычным рассматривать искусство как идолопоклонничество, а его собирание считать делом расточительным и эгоистичным. Несмотря на поддержку Эбби Младший все время чувствовал свою вину из-за нового хобби. «Когда я только начал покупать предметы искусства, – признавался он, – у меня было чувство, что, возможно, это эгоистично. Я покупал для себя, вместо того чтобы отдать обществу»5. Затем он увлекся изысканным китайским фарфором, которым владел Дж. П. Морган, выставленным в Метрополитен-музее. Младший видел в нем идеальную художественную форму, предметы были мастерски созданы и лишены губительных тем и чувственности. После смерти Моргана в 1913 году Джозеф Дивин, торговец произведениями искусства, купил коллекцию, выставил ее на продажу и предложил Младшему первому выбрать любые предметы. Младший пожелал столько предметов, что общая стоимость покупки превысила бы миллион долларов. Как трясущийся потеющий школьник, он написал отцу в январе 1915 году и попросил занять денег. Он попытался показать, что действовал в самом кропотливом стиле Рокфеллера. «Я много раз посещал Музей и внимательно изучил самые важные предметы. Я также посоветовался со специалистами. Такая возможность получить лучшие образцы китайского фарфора может никогда больше не представиться, и я хочу воспользоваться случаем»6.
Вместо того чтобы отнестись с уважением или удовлетворить необычный запрос, Рокфеллер изобразил гордого обывателя и резко отказал. Но Младшему уже было за сорок, и он не оставил эту тему, как сделал бы в прошлом. В мучительном письме он высказал свое раздражение:
«Я никогда не выбрасывал деньги на дома, яхты, автомобили или другие глупые причуды. Увлечение этим фарфором мое единственное хобби – единственная вещь, на которую я готов потратить деньги. Я нашел изучение этих предметов большим отдыхом и отвлечением и очень полюбил их. Это хобби, хотя и дорогостоящее, тихое и непоказное и не громкое»7.
Столкнувшись с беспрецедентным бунтом, Рокфеллер не только имел здравый смысл уступить, но и немедленно дал сыну денег. Глубоко тронутый, Младший ответил с показным раскаянием и благодарностью. «Я полностью сознаю, что ни в коей мере не достоин такой щедрости с твоей стороны, – написал он отцу. – Ничто из того, что я совершил или мог бы совершить, не делает меня достойным»8. Когда Младший получил фарфор на 54-й Западной улице, он уселся на полу, обложенный фарфором, с любовью изучая и выискивая трещинки или следы ремонта. Если бы Младший не отстоял на этом этапе свое право коллекционировать предметы искусства без вмешательства родителя, он, возможно, никогда не осмелился бы создать музей Клойстерс или Колониальный Вильямсбург. Показывая, что его интерес не поверхностный, Младший стал большим знатоком китайского фарфора и собрал одну из выдающихся частных коллекций.
Трения по поводу китайского фарфора привлекли внимание Рокфеллера к острой необходимости сделать какое-то окончательное распоряжение по своему состоянию. Хотя в начале 1917 года активы Младшего составляли приблизительно двадцать миллионов долларов, они не давали много дохода. Он получил крупные пакеты акций в «Америкен лайнсид» и «Колорадо фьюел энд айрон», но последняя компания платила мало дивидендов или не платила совсем и только вовлекла его в разногласия. Он владел недвижимостью в Кливленде и Нью-Йорке, железнодорожными и газовыми облигациями. Общая зарплата и содержание Младшего давала ему несколько сотен тысяч долларов в год, что было фантастической суммой для любого простого смертного, но пустяком для сына самого богатого человека в мире.
Вероятно, именно бойня в Ладлоу убедила Рокфеллера, что его сын достаточно силен, чтобы управлять семейными делами. «Дед имел причины сомневаться касательно того, сколько отец сможет выдержать – но до того, как случилось Ладлоу, – позже заметил Дэвид Рокфеллер. – Я думаю, для него это был обжигающий, но очень поучительный опыт, закаливший его»9. Окончательно решение Рокфеллера передать деньги скорее всего оформилось в 1916–1917 годах, когда федеральное правительство в два раза повысило налоги на наследство. Рокфеллер долго принимал решение передать деньги сыну, но, когда начал скидывать с себя богатство, действовал с потрясающей скоростью, как будто ему нравился этот акт отречения. 13 марта 1917 года он отдал сыну двадцать тысяч акций «Стандард Ойл, Индиана», отметив самую крупную передачу денег в семье в истории. 10 июля 1918 года он отдал сто шестьдесят шесть тысяч семьдесят две акции «Стандард Ойл, Калифорния»; две недели спустя последовал крупный пакет акций в «Атлантик рефайнинг энд вакьюум ойл». 6 февраля 1919 года Младший получил пятьдесят тысяч акций «Стандард Ойл, Нью-Джерси», затем еще пятьдесят тысяч акций 20 ноября. В 1920 году Рокфеллер отписал толстые пачки облигаций города Нью-Йорк и облигаций Свободы. Эти трансферы произошли без лирики и преамбул и сопровождались только краткими деловыми записками. Например, 17 февраля 1920 года Рокфеллер написал: «Дорогой сын: сегодня я передаю тебе Облигации трех с половиной процентного Первого займа Свободы правительства Соединенных Штатов номинальной стоимостью шестьдесят пять миллионов долларов. С любовью, отец»10.
