— Александра…
— Хватит! Господи, — мне хотелось спрятать лицо в ладони, но реветь было нельзя, и я из последних сил держалась за сумку. — Как же у Виталия Алексеевича получилось воспитать двух таких идиотов?! Да он просто Макаренко! Прости Господи… Я знаю, что так нельзя говорить…
И я зажала себе рот, потому что в глазах слезы стояли уже в таком количестве, что удержать их не получится все равно. Но сначала я прикушу язык, а уж потом размажу по щекам сопли…
— Александра, пожалуйста… Не надо…
Я без него, дурака, знала, что не надо, но кто же может управлять слезами…
— Я же сказал уже, что меня плохо воспитали… Сказал, что у меня действительно была лишь трудотерапия от таскания коробок на складе до… Ну не знаю… Гуляния с собакой. А мать только сладким закармливать умела. Александра, ну пожалуйста… Не надо плакать. Десять лет прошло… Я поумнел. Немножко. Возможно. Ну хочешь, я тебя действительно к метро подброшу, если ты меня дурака лишние пятнадцать минут вынести не можешь? Ну что мне сделать, скажи? Я все сделаю… Саша! Почему тебе не нравится имя Саша? Тебе бы оно пошло. Аля — это для девочки с бантиками, а Сашка… Ну над чем ты ревешь, черт возьми? Над чем?
Его правая рука нашла мои мокрые пальцы и отодрала от лица, сжала в кулак и впечатала в сумку.
— Прекрати! Плакать тут только мне надо, что я такой дурак… Дурак во всем! В том, что женился на Наташе, что не смог нормально развестись, что отправил сына с этой дурой черт знает куда… Что мать послал, когда та говорила, что я сам умом двинулся в браке с этой идиоткой…
— Не трогай Наташу! — сумела заорать я через слезы. — Не смей говорить о ней!
— Но ведь все из-за нее…
— Все из-за тебя, из-за Марианны, из-за Татьяны Васильевны… Не из-за Наташи! Господи, и вы еще детей пытаетесь воспитывать… Да вам они противопоказаны! Верблюды!
— Спроси тогда у своего Игоря, возьмет ли он еще двоих, если я куплю ему квартиру побольше?
Голос слишком серьезный. Как утром, у окна.
— Да у тебя опека их за такие слова заберет! — задыхалась я от бессилия достучаться до идиота. — И правильно сделает!
— Не заберет, — он снова ухмылялся, а у меня снова чесался кулак! — Формально я очень хороший отец. Каким был и твой любимый Виталий Алексеевич. Формально.
— А неформально любой другой в сто раз лучше тебя! — голос вернулся, хотя я и понимала, что Терёхин сейчас просто издевается. Типа, шутит.
— Или любая? Бери Арсения себе. У тебя ж опыт с маленькими детьми имеется. Я тебе и Гелю в придачу дам, чтобы тебе ему только сказки оставалось рассказывать. Да плавать учить. Ты-то сможешь зайти в воду с молодыми мамочками? Или тоже не по возрасту?
— Не смогу. У меня шрам в полбедра, забыл?
— А я никогда его не видел, — выдал он после секундной заминки.
— Валер, это не смешно, — мне уже реально хотелось выть.
И выйти из машины. Ещё хорошо бы под дождь, но он уже прекратился. Мы от него уехали.
— Я не буду вести день рождения. Скажи это Марианне. Я не хочу с ней разговаривать.
— Баба Яга обиделась… — он попытался улыбнуться. Краем губ. Оставаясь ко мне в профиль. — Забыла, что бабки Ёжки не обижаются на Валер-дураков, забыла?
— Я не буду делать день рождения племяннику женщины, с которой мы больше не подруги.
Он покачал головой. Хорошо, не рулём!
— Александра, я понимаю, что ты сейчас убить нас готова, но… Сеньку моего пожалей. У него без тебя вообще не будет праздника, потому что мы с Марианной перегрыземся, если ты сейчас уйдешь.
— Не пугай! Пуганные! Вы спокойно жили без меня все десять лет. Вот и живите дальше!
— Мы не жили спокойно. Ты не можешь себе представить в какой ад превратила Наташа мою жизнь.
— Тебя противно слушать! Мне очень жаль ее детей. Очень!
— Так это ж ради ее ребенка… Не ради меня. Я уйду. И машина не будет мешать…
— Не будь дураком. Я не хочу видеть Марианну. И точка. Я пришлю вам какого-нибудь аниматора, будь спокоен. У Наташиного сына будет замечательный день рождения. С шариками и аквагримом, которые я не делаю.
Он стучал по рулю пальцами. На одном из них когда-то сверкало кольцо: его ему одела женщина, которую он и мертвой поливал грязью!
— Я сказала «нет»! Ты меня видишь последние десять минут, или сколько нам ещё ехать осталось?
Глава 19 "Я не могу..."
— Я могу остановить машину и будем стоять на обочине до скончания веков, если таково твое условие?
По губам Валеры блуждала улыбка — она и приковала к себе мой взгляд, и я скорее почувствовала, как машина вильнула в сторону, чем увидела движение рук водителя.
— Валера, ты в своем уме?
Ему сигналили, но он пересек две полосы, забыв про все правила безопасности и встал на ближайшей улочке под острым углом. Таким же острым, как и его взгляд.
— Хватит! — он шарахнул по рулю так, что тот возопил от обиды. — Хватит закатывать девчачьи истерики! Ты взрослая баба в конце-то концов. Дернули за косичку, развернись — дай в морду. Делов-то!
Он как-то очень тяжело дышал — или это в машине не заработал вовремя обдув стекла и поэтому над рулем можно было смело писать пальцем слово «Тормоз!»
— Я не умею драться…
Я отвернулась к боковому окну, которое тоже запотело, но написать ничего не написала. Просто протерла ладонью. За окном серость типичных новостроек двадцатого столетия. Не спросил адрес. Помнит. Десять лет помнил!
— Александра, не надо со мной ругаться… — Терёхин говорил тихо, не заглушая барабанную дробь, выбиваемую по рулю его массивными пальцами. — Из-за прошлого. Наломали дров, так давай их просто сожжем. Печка на даче хорошая, а погода в Питере плохая… Аля…
Я обернулась, он улыбнулся. Взгляд по-прежнему колкий. Да он и не меняется никогда, только морщинки то прирастают в уголках глаз, то исчезают.
— Прости, забыл, что ты на Александру не отзываешься…
Его губы снова дрогнули. Только на этот раз, как у античной маски, выгнулись дугой. Расстроился.
— Хочешь на кладбище съездим? Я прощения попрошу. Хочешь?
— Хочу, чтобы ты перестал паясничать. Глупо выглядишь. Очень глупо. На папу шестиклассника ну совсем не тянешь.
— А на папу четырёхлетки хоть тяну?
И снова смеётся. Как с гуся вода — и не поймёшь, когда он говорит серьезно, а когда подтрунивает. Оттого и убить его хочется только сильнее!
— С натягом, — Горечь слов тянула вниз уголки и моих губ тоже. — Маленькие детки ведут себя умнее некоторых взрослых.
— Тогда и ты поведи себя умнее некоторых взрослых. Не лишай ребенка праздника из-за дурака-отца.
