Я сжалась, потому что объятия усилились. Если бы успела взять в руки иголку, точно бы уколола палец, чтобы проснуться.
— … Узнать поближе.
Издевается, точно…
— Отпусти меня.
Просьба, сказанная сухим голосом, превратилась в приказ. И он отпустил.
— Хочешь верь, хочешь не верь, но пуговица отлетела. Я лишь чудом ее поймал. Как и тебя — чудом. В чем дело?
Я уже была у стола и сейчас повернулась к гостю лицом, вооружившись тремя катушками серых ниток.
— Который твой оттенок?
Валера глядел на меня, не мигая. На меня, игнорируя нитки.
— А какая твоя проблема, Александра? Снова напридумывала себе черти что.
— Ты снова дал повод своим враньем. Какая деловая встреча в десять утра?
— Она была в девять и оказалась очень плодотворной. Бабка Ёжка наколдовала, не иначе. Поэтому я на нервах открутил пуговицу. Да, Александра, бывает правда, не похожая на правду. И спасение тут одно — верить говорящему.
Он скинул пиджак и повесил его мне на плечо.
— Сама решишь с нитками. И со мной.
— А что мне решать с тобой? — почти взвизгнула я, утратив способность контролировать голос.
— Верить мне или подвергать сомнению каждое слово.
А вот Терёхин контролировал себя прекрасно: то смешок, то железный тон выдаст. То поучительный:
— Доверие — цемент отношений. Иначе стена рассыпется и кирпич ударит по темечку. Кирпичи действительно просто так на голову никому не падают.
— Какие отношения?
Как же меня трясло от его близости… Память, миленькая, скажи, что так было всегда, и это не больше, чем злость…
— Любые. Дружеские в том числе. Дружить без взаимности у меня с тобой не получится ну никак.
— А надо? Со мной дружить?
Глава 29 "Остросюжетный роман"
— Какой же дурак откажется дружить с девушкой, которая различает пятьдесят оттенков серого?
Что за… В мыслях осталась одна лишь нецензурщина, но я прогнала ее прочь. Терёхин не мог иметь никакого понятия ни о книге, ни о фильме — взрослые деловые мужики ширпотребными влажными женскими фантазиями не интересуются. Это просто синдром питерца сработал — только почему пятьдесят? Бери сразу все сто!
Я сорвала с плеча пиджак, села на табуретку и принялась примерять нитки. Молча. Как настоящая мазохистка.
— Эй, баба Яга, ты чего? — заговорил мой садист. — Я отвлёк тебя от важного дела и поэтому ты так злишься?
— С чего ты взял, что я злюсь? — говорила я, буравя взглядом дырочку для иголочки. — Может, я просто не твоя аудитория? Я не люблю сальные шутки, знаешь ли. Привыкла иметь дело с представителями мира искусства. Высокого.
Он качнул головой — я не увидела это, скорее почувствовала: меня с головой накрыло волной горячего воздуха. Но я все еще пыталась дышать ровно.
— Извини. Конечно, ты выросла, а я так и остался на том же уровне. Вот только что в прыжке в высоту сшиб планку. Больно ударился. Но как-нибудь уж переживу. Не стану плакать…
Я подняла глаза. Его злые. Мои, наверное, такие же.
— Не надо говорить со мной, как с маленькой. Прибереги шуточки для Арсения.
— И все-таки, что больше тебя злит: я сам или мои сальные шуточки?
— Ничего меня не злит. Я просто устала, собиралась лечь спать, а тут ты со своей пуговицей, — буркнула я, вставляя нитку в ушко иголки.
— Я б тоже не отказался… Лечь спать. Даже если и не с тобой.
Я не подняла глаз. Он не сразу продолжил фразу: я успела сделать аж три стежка.
— Встал в шесть.
Пауза. Ждет, когда я снова начну беситься? Не дождется!
— А я в час ночи, — попыталась я ответить как можно спокойнее.
Хотя сердце было не на месте: Терёхин мастерски сумел поддать его даже босой ногой. Футболист фигов! Надо было отфутболить тебя с пуговицей. Сказать — так тебе, засранцу, и надо.
— И что делала всю ночь?
Можно сказать гадость, а можно просто мотнуть головой в сторону стола. Что я и сделала, не поднимая глаз. Валера догадался взять в руки бульдожку.
— Осталось поводок доделать.
— Любите вы, бабы, удавку мужикам на шею набрасывать.
— А с чего ты взял, что это кобель? Может, сука…
Он промолчал. Я ответила про удавку:
— Без поводка брелка не получится.
Я уже почти закончила пришивать пуговицу. Хотя ручки изрядно тряслись.
— На Тишкиного пса похож, — выдал Валера уже обычным голосом.
— Я знаю, — отрезала я лишнюю нитку и свой натянутый нерв.
Надо расслабиться. Терёхин видит мое напряжение и играет на моих нервах. Чувствует, что мне не наплевать на его слова, и наслаждается превосходством. Отыгрывается на мне за то, что влезла не в свое дело — воспитание Никиты.
— Откуда знаешь?
— От верблюда из Вконтакта, откуда ж еще! Это подарок ему от меня. Не могу же я пойти с пустыми руками?
Сейчас руки оставались полными, и я поспешила избавиться от пиджака.
— И на это ты потратила целую ночь?
Я не отвела взгляда. Он у меня тоже был пронизывающий. До костей. Только такого делового мужика не проберешь даже без пиджака. Это у меня по спине побежали мурашки. Только бы не вздрогнуть! Черт… Вздрогнула.
— Почему бы и нет? — в мой голос ворвалась злость. Как же долго пришлось ее ждать! — Раз других предложений на эту ночь не поступило.
Секундное замешательство — не с моей стороны.
— А ты бы приняла такое предложение?
Сейчас выдержу паузу — театральную, драматическую, да просто поиздеваюсь: не все ж ему на мне кататься!
— Смотря от кого.
— Вывернулась! — тряхнул он дурной своей головой и улыбнулся. — Давай, Александра, сознавайся уж… Что на самом деле тебе приятно сознавать, что и во взрослом виде ты мне нравишься.
Вот же вывернул — с тобой ум за разум зайдет, таракан с тараканом на смертный бой выйдут!
— И не во взрослом, выходит, нравилась?
Молчит.
— И Наташа была права? — не хотелось мне заканчивать этот скользкий разговор на самом отвесном месте.
Летать — так в пропасть. С ветерком!
— Да, Наташа была права, — отрезал Валера, повысив голос, но не сменив позы. — Ты мне нравилась. И странно, что ты этого не замечала. Не права она была лишь в том, что видела в тебе соперницу. Я бы к тебе и на пушечный выстрел не подошёл после смерти отца.
