— Дед у них один, ты забыла… А меня у них по любому нет. И я им не нужен… — Валера отстранился от шеи и снова смотрел мне в лицо. — Как и тебе… Не нужен. Но я не настаиваю. Впрочем, может, ты из тех женщин, которые не могут заставить себя выбросить ненужные вещи? Мадам Коробочкина, нет?
— Я не коллекционирую хлам. Мне все нужно для работы, если ты сейчас про мои контейнеры в машине говоришь.
— Я про себя, дурочка. Можешь держать меня про запас. Я сейчас тебе одну вещь скажу, только ты не обижайся, да? — и он снова заговорил без наигранного кавказского акцента. — Мне совершенно не хочется тебя трахать. Мне хочется тебя обнимать. Вот так…
И он сильнее, аж до скрипа, стиснул мне плечи.
— У тебя осталось обо мне хоть одно хорошее воспоминание? — топил он губы у меня на плече, впиваясь в него заодно и подбородком.
— Да, когда ты нёс меня сюда на руках. Это было необычно…
— Спустить тебя вниз на руках? Не думаю, что сейчас ты весишь больше, чем тогда в гипсе.
И Валера действительно оторвал меня от пола, и теперь я, даже сильнее, чем он, вцепилась ему в плечи. Он медленно вернул моим ногам опору, хотя я продолжала их не чувствовать. Только его дыхание: совсем близко и так далеко…
— Господи, Александра! Я ж не ноги тебя прошу раздвинуть, а руки. Ты можешь обнять меня по-человечески? Сделать вид, что тебе на меня не наплевать.
— Мне на тебя не наплевать.
Я сунула руки под пиджак и смяла рубашку у него на спине. Ухо лежало на галстуке и слушало сердце. Я не совсем понимала, чье. И это было прекрасное, ни с чем за последние года не сравнимое чувство спокойствия. Спокойствия от близости мужского тела. И такое возможно? Просто сократи расстояние до предела. Предела человеческого терпения.
— Вот так очень даже хорошо, — уткнулся он мне в волосы. — Я не врал вчера, говоря, что сто лет ни с кем не обнимался.
— А с Никитой?
— Не могла промолчать… Нет? — Валера разорвал объятия и снова показал моим плечам, что такое настоящая животная хватка. И боль, сейчас вовсе нежеланная. — Надо было испортить такой момент! Ему тринадцать, забыла? Он уже зверёк.
— А Арсений… — шептала я уже по инерции, не в силах повысить голос до вопросительных интонаций.
— Не сыпь мне сахер на хер… Договорились? Знаешь, что мне в тебе больше всего нравилось? Твой нос. Кнопка, — и он нажал на него. — Дзынь. Открой дверь. Не слышишь, звонят… У меня нет времени. Ну совсем. На выяснение отсутствующих отношений.
Я распахнула дверь и ударила соседскую. Черт, спеша исполнить просьбу, забыла в глазок посмотреть, а шум на лестничной площадке перекрылся шумами в сердце. Когда чужая дверь закрылась, мне бы снова в глазок посмотреть. И дождаться, когда соседка уйдет. Нет же… Выперлась на площадку, когда она лишь на один пролёт спустилась. Пришлось поздороваться. А что — бабка стояла с задранной башкой.
— Здрасьте, здрасьте, — услышала я в ответ.
Плевать! Шарахнула дверью и вставила ключ в замок с таким чувством, что закрываю дверь в прошлую жизнь. А рядом стоит мужчина, с которым мне ну совсем не по пути.
Глава 31 "Грузчик Валерик"
— Что ты делаешь?
Вопрос был лишним — я уже была у него на руках и прекрасно понимала, что последует за этим.
— Нечто необычное… — добавил Терёхин хитро, цитируя меня недавнюю, хотя мог и промолчать ради вежливости.
Но вниз по лестнице побежал, на мое счастье, молча, а я так же молча вцепилась ему в шею, намного крепче пятнадцатилетней девчонки. Наверх взлетал он тогда на меньшей скорости. Впрочем, и годков ему было меньше и дури в нем… Нет, дурь, наверное, с годами не выветрилась, а даже приумножилась. Это и прекрасно в нем — только крепче держись за шею. И молчи, когда хочется крикнуть «не урони!» Не уронит…
Заговорил он первым, но не со мной, а с соседкой, чтобы та посторонилась. А то ведь зашибет! И точно — шли бы вы, бабушка, по лестнице в другом месте. Мешаете нашей лестничной романтике. Неужели непонятно?
Я не поддала ногами дамскую сумочку, как только что соседскую дверь — и все же поняла, что мысленно мне послали много лестного и обязательно сообщат матери о творимых ее дочерью непотребствах. В кой-то веке позвольте дать вам реальный повод пошушукаться на лавочке. Вас даже в застойные годы никто на руках вверх-вниз не таскал, я уверена!
— Это я погорячился, — усмехнулся Терёхин, опуская меня в темноту у железной двери. — Гипс был легче твоих взрослых глупых мыслей…
Я нажала на кнопку и выпустила нас в день — новый, к новой — пусть хотя бы для меня — машине.
— Ты просто вагоны давно не разгружал, вот и сдал, — не стала я молчать.
Вне четырех стен хрущевки дышалось привольно и не было страха вновь оказаться между стеной и телом, которое тоже, как и стену, сдвинешь лишь отбойным молотком.
— Вот сейчас и начну. Открывай свой тарантас.
А он открыл пиджак — проверил пуговицу на прочность, и я подхватила его, точно только ловлей мужских пиджаков и занималась в свободное от работы с чужими детьми время. Вот, Терёхин и вернулся в образ прежнего Валеры, который даже дверь придерживал для меня на расстоянии. Вот не открой он рот в прихожей, жилось бы мне привольно, а сейчас волю сковывал его внимательный взгляд. Нет, не бойся за пиджак. Я его на спинку пассажирского сиденья повешу, чтоб не помялся. Только потом багажник открою — главное, дверью владельца пиджака не снести: не стой, Терёхин, под рукой, зашибу!
— Я сам с твоими коробочками разберусь, а ты возьми в моем бардачке доверенность и проверь, что все правильно.
Я выдержала испытующий взгляд.
— Неужто копии всех документов храните до сих пор?
— У нас секретарша бессменная. Найдет все.
— Вот снова врешь. Когда ты в офис успел смотаться?
— Она мне все прислала по электронке, а я вписал за пять минут, стоя уже у тебя под окнами, чтобы ты не выёживалась тут. Понятно? Или к детектору лжи меня подключишь? Иди проверяй бумаги. Мне ехать надо. И штрафы за превышение получишь ты.
Я кивнула. Пошла. Села на пассажирское сиденье, с опаской поглядывая на руль. Да, за этим рулем я себя не представляла. Зато представляла, какой вечером дома разразится скандал. Хотя можно сказать, что мой бедный старый Рав в ремонте, а на его привычное коронное место какой-то козел впихнул свой танк.
Документы в руках трепыхали, и я списывала волнение бумаги на ветерок, заглянувшись ко мне через открытую дверь — а то вспоминался голос невропатолога с шоферской комиссии: как вы, девушка, с такими нервами водить собираетесь? Я не знаю, как я собираюсь водить этого зверя!
— Ну? — вместо ветра в салон автомобиля ворвался Терёхин, навис надо мной тучей: белым облаком рубашки.
