— Что это за машина? — спросила она прямо с порога. — Я встретила Анну Сергеевну.
— Это она тебя встретила, — отрезала я. — Временно это моя машина, пока Рав у механика. Если решат, что чинить его не стоит, — врала я без зазрения совести, — будет моей навсегда. Ещё вопросы есть?
Мать закивала, а потом сообразила замотать головой.
— Какие уж тут вопросы, проверенным путём идёшь. Талант, как говорят, не пропьёшь…
— Не представляешь, насколько проторенным, — не сумела сдержать я улыбки. — Он тоже рыжий. И почти одно лицо с Виталием Алексеевичем, царство ему небесное. Судьба, как говорят.
Я развернулась ушла в комнату. Вероника в душе будет ещё минут десять. А я бы часов десять лежала в одиночестве носом в подушку, не вставая. Как же мне все надоело…
— Аль, чего мама плачет?
Вероника вошла, наверное, на цыпочках. Совсем бесшумно.
— Понятия не имею, — буркнула я в подушку.
— Ты тоже плачешь?
Вероника опустилась у кресла на корточки, но меня не тронула.
— Нет, лежу, думу думаю…
— Так она не из-за тебя? Что-то на работе стряслось? Ее уволили? Зарплату урезали? Ну что?
— Думаю, из-за меня. Из-за машины. Типа я блядь конченная. Как-то так…
— Но это ж не так! Уверена, он тебя любит… Ну, хочешь я с ней поговорю?
— Бесполезно. Это как с Анной Сергеевной разговаривать.
— Так она старая дура, а мама…
— Это не от возраста зависит, а от моральных убеждений.
Черт, я только что мать дурой назвала, но из песни слов не выкинешь. Обе мы с ней хороши… Не я придумала ложь! Сколько было сил, отнекивалась… Сейчас вот даже руку поднять не могу, чтобы оттолкнуть сестру.
— Иди вытрись! — прикрикнула на неё от смущения. — С тебя течёт!
— Так не на твою ж кровать!
И все же Вероника отступила на целый шаг и принялась тереть рассыпанные поверх халата волосы полой этого самого халата, бесстыдно обнажая то, чем баловать ей пока еще не следовало.
— Знаешь, я тут такую штуку придумала, — выдала Вероника таким мечтательным тоном, что мне заранее поплохело. — Тебе не надо нас всех забирать. Только меня одну.
Кто о чем, а моя шестнадцатилетняя дура все про кафе!
— Можешь мужиком одеться и розы взять? Они ж не все завянут ко вторнику. Мы во вторник, после математики пойдём. В среду у нас уже так, халява. Просто в четверг народа везде будет тьма. Аля, ты меня слышишь?
Я не только ее слушала, я уже сидела с ногами на полу, смотря на сумасшедшую во все глаза.
— Про мужика или про то, что ты к истории не собираешься готовиться?
— Да я все знаю! По этой истории… И мне всего один вопрос из билета нужно будет выбрать. Ну, Аля, ну что такого сложного? Ты ж пиратов играешь! Тут только глаз целым оставь, ты ж как-никак за рулём…
— Чего тебе надо? От мужика с фейковыми усами?
Вероника пожала плечами, потом поиграла руками — пустила волну. Хорошо еще не слезу! Но еще не вечер. Не совсем поздний.
— Пусть девчонки подумают, что у меня появился парень. С крутой тачкой! Тебе сложно? Я не тагну тебя Вконтакте…
— Ты когда шарики в башке смазывала? Хочешь, чтобы подружки подумали, что ты такая же продажная шкура…
— Как ты, что ли? Ну, Аля… Раз машина новая, то грех ей не воспользоваться, а? Ну, до среды же ты не будешь ее возвращать, надеюсь?
— Ради такого дела… Вероника, сгинь от меня. У меня все ноги мокрые. Иди мозги просуши в ванной!
— Ну, приедешь мужиком, а?
Она только если на месте не прыгала.
— Пошла вон!
— Алька, я тебя люблю!
И эта мокрая кошка завалила меня на кровать и отхлестала волосами по лицу.
— Сгинь! — я еле расслышала телефон.
Вероника слезла с меня, но осталась сидеть на краю моего кресла-кровати. Я узнала номер, хотя еще и не удосужилась дать ему имя.
— Сгинь!
И она сгинула, но в коридоре осталось так тихо, что я совсем не была уверена, что меня не подслушивают в щель между дверью и паркетом.
— Я избавился от твоей ступы, баба Яга! — услышала я из телефона. — Лечу домой налегке.
— Зато ко мне тебя принесла нелегкая, — прошептала я в ответ. — У меня капец теперь как дома весело, а я сутки уже, получается, не спала. И мне, кажется, не светит сегодня. Свет клином на твоем танке сошелся. И это она еще про тебя ничего не знает. Что молчишь?
— Ну, а что я могу ответить? Могу только приехать… Обнять. Забрать. Можно в любом порядке и по отдельности, но оптом выйдет дешевле. Ну чего молчишь? Диван на даче мягкий, Бусю я заберу, вискаря налью. Приставать не буду, хотя и очень хочется.
В каждом слове сквозил смех, и я не удержалась — рассмеялась. От души, хоть и конспиративно-тихо.
— Валера, скажи честно, это и был твой план? Сделать мою жизнь с матерью невыносимой?
—Ты мне льстишь, Скворцова. Я слишком тупой, чтобы строить какие-то планы в отношении женщин. Действую, как бог на душу положит. Может, у него какие-то на тебя планы. Я пока не в курсе… Хотя курс меняю. Секунду…
В трубке наступила тишина — секунд на двадцать. Потом голос Терёхина вернулся — в серьезное состояние.
— Я развернул такси. Буду у тебя, говорят, минут через… Нет, через час. Мне тут надо завернуть еще кой-куда. Не за цветами, не пугайся. Так что бери походный рюкзак, ключи от Хайлендера и спускайся в девять десять.
На секунду меня охватила немота. Нет, пока он говорил, мне уже поплохело, но я тогда еще могла дышать, а сейчас уже судорожно открывала рот — беззвучно.
— Ты сдурел? — сумела я наконец не только выдать в ответ, но еще и избавиться от матерного эквивалента, который сюда ох как просился.
— Скворцова, не испытывай мое терпение. Не спустишься, поднимусь сам. И будет еще хуже, чем сейчас. Возьми, во что завтра переодеться, и куртку потеплее. Уложу тебя спать во дворе, если нас на порог не пустят.
И он сбросил звонок. Но сбросить оцепенение от его звонка не получилось даже через пять минут.
Глава 33 "Испанский стыд"
Через десять минут я все же начала двигаться и довольно быстро. Для начала действительно достала из шкафа чистые джинсы, футболку и сменное белье — без кружева. За зубной щеткой нужно идти в ванную, а в ванной нужно сходить в душ. А для душа надо тоже взять чистую одежду и… Свитер, чтобы не трясло. Он хлопковый: в нем ни холодно, ни жарко. Как и мне должно быть от приглашения Терёхина. Отчего тогда уши пылают, точно мне загодя отдергали их тридцать раз?
