– Я тоже не был. Но всегда наступает момент, когда начинаешь убеждаться в том, что она все же существует.
– Судьба?
– Или какое-то ее подобие. У тебя есть свойства. Ты такой, какой ты есть, или такой, каким стал. А мог ли ты стать иным? И не страшно ли тебе искать ответ на этот вопрос?
– Почему мне должно быть страшно? – спросил я, хотя и без того уже знал ответ.
– Потому что если ты мог стать другим, то… почему же не стал? Если это был твой выбор, то некого винить. Потому что если ты мог стать и не стал, то это выбор.
– Но зачем мне этот выбор? Может быть, я не хотел…
– Может, и не хотел, но люди бывают с душой, а бывают без нее. У любого, кто имеет душу, есть выбор. Помнишь Григория?
– Помню.
– Он таким родился. Пустым. Без души. У него не было выбора. Никто не вил для него нитей, никто не мостил разных дорог. Он вывалился в чистое поле, да так и остался там, куда ветер подует, туда и несет. Пустой, без души, одна оболочка. Такие бывают. И наверное, проще так. Ведь если у тебя душа есть, то и ответственность на тебе. За нее, за душу свою, куда выведешь. Что ж ты думаешь, лучше было бы быть таким, как Гриша?
– Да, но что я сделал? Для души…
Егор помолчал некоторое время, а потом сказал, тяжело так:
– Ничего. Плохо все. Ошибок наделал, с дороги сбился. Понимаешь, не всегда же сказки хорошо кончаются. Была душа у человечка. Да проку с того ему не стало.
– А что ты ему морали читаешь? – вдруг спросил дядя Дима.
– я…
– Ты. Ты, что ли, лучше? Или, может быть, знаешь все? Учитель?
– Нет. Не знаю. И не учитель. Я… я сам дурак.
– То-то. Со стороны оно, конечно, виднее, кто куда пошел да кто что не так сделал. А на себя примерить не у всех ума хватает.
И дядя Дима вздохнул. Тяжело вздохнул, трудно.
– Меня другое волнует. Если все так, как ты говоришь, то зачем мы ему? Для чего?
– Бог его знает…
– Может, и знает. Только от этого нам ни горячо ни холодно. Давайте, что ли, итоги подведем?
– Давайте, – согласился Егор.
– Получается, – дядя Дима говорил решительно. Такому голосу верилось сразу, – что на нас охотятся. Во-первых, из-за нашего побега, во-вторых, возможно, из-за самого Лешки. Все эти двери и ключи неспроста. Поскольку род прежней деятельности Алексея был откровенно криминальным, то и ищут его именно по этим каналам. Следовательно, общаться с бывшими коллегами было бы не совсем разумно.
– Да и не с кем вроде… – вставил я слово.
– Потом, сдаваться органам тоже не имеет смысла. Потому что эта организация впрямую контактирует с криминалом, а значит, добраться до нас оттуда проще всего.
– Так что же, – перебил я, – мне всю жизнь по подвалам прятаться?
– Ну, всю не всю, а некоторое время придется. Со временем забудется, отстанут. Пониже нырнешь, подальше выплывешь. Может быть…
– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Эти забудут?
– Черт его знает… – Дядя Дима вздохнул. – Мне просто, если честно, ничего в голову не идет. Долгосрочное планирование в нашей ситуации, сам видишь, ни к чему хорошему…
Он замолчал.
– Слушай, – вдруг оживился Егор. – Тебе бы надо к этим обратиться… К колдунам типа.
Я скривился.
– Среди них шарлатанов как грязи. Да и не знаю я никого.
– Но ведь Конрад был не шарлатан. Конрад… Да он, собственно, приложил руку к тому, каким ты стал.
– Да, но он умер.
– Наплевать, помнишь, Наталья говорила, что он поссорился с кем-то. Со своими. Не мог же он со всякой швалью общаться. Может, кто-нибудь из них сможет помочь?
– Может, и сможет, но откуда же я их найду? По объявлениям в газете?
– Нет, но, может быть, кто-то из старых знакомых знает что-нибудь.
– Даже если знает. Любой нешарлатан от меня будет шарахаться как от огня. Все, кто так или иначе знал меня, умерли. Да еще такой смертью, что не позавидуешь.
– Интересно, а какой смерти можно позавидовать? – пробормотал дядя Дима.
– Но должен же быть кто-то, кто от тебя не побежит? Кто-то живой…
– Не знаю… – И я подумал о рыжей москвичке.
Адрес, где бывал когда-то, я в принципе помнил. Но почему-то мне показалось логичным заглянуть в клуб.
Это был все тот же дом. Все та же подворотня, тот же подвал. Только что-то неуловимо изменилось. Кажется, ничего не произошло, все осталось прежним. Грязь и запущенность, характерная для среднего питерского дворика. В необходимую мне дверь вела ясно видимая дорожка, проложенная между кучами хлама, битого стекла и невывезенного мусора.
Вот он, «Третий НулЪ».
Но все-таки что-то было не так.
Почему-то я вспомнил, как сошел с поезда и впервые ощутил это нежелание города принимать меня в число своих живых. Город уже тогда увидел во мне нечто несовместимое со своей сущностью и сразу же дал мне это понять. «Ты чужой, ты здесь никому не нужен».
Время научило меня слушаться своих ощущений и внимательно относиться к той тонкой материи, которую многие, за неимением более емкого определения, называют шестым чувством.
Клуб не звал меня, как прежде. Не приглашал. Хотя раньше, даже в темноте, даже пьяный, я всегда находил эту узенькую тропку в заветную дверь.
Но не сейчас.
– Чего мы ждем? – нетерпеливо спросил Егор.
– Не знаю, – ответил я. – Изменилось что-то. Не так.
– Что конкретно?
– Да бог его знает, не могу сказать точно. Как будто не это место.
– Может быть, ты тут днем никогда не был?
– Был, был. И днем, и вечером, и ночью был. Но раньше тут все было будто живое. А теперь пустота.
Мне неожиданно стала ясна разница межлу тем, что было, и тем, что стало. Клуб умер. Теперь, вместо полной жизни квартиры, был гулкий, пустой гроб, где даже мертвеца-то уже не было.
– Ладно тянуть, – подал голос дядя Дима. – Пошли.
– Пошли, – ответил я, зная уже, что увижу внутри.
Ободранные стены, выбитые лампочки, грязь, вонь покинутого помещения.
Однако к действительному положению вещей я, как оказалось, был не готов.
Клуба не существовало.
Причем не существовало уже давно. Передо мной был подвал питерской многоэтажки. Бетон, дыры в стенах, обваливающийся пластами потолок, торчащая ржавчина арматуры и щебенка пола. Тут никогда не было жизни! Я пробегал из помещения в помещение, кричал. Я искал какие-то признаки того, что тут когда-то были люди, когда-то они проводили тут все свое время.
