Но, собственно говоря, это не становление, так как становление есть переход бытия в ничто; напротив, одно становится лишь одним же. Одно, соотнесенное, содержит в себе отрицательное как соотношение и потому имеет это отрицательное в нем самом. Вместо становления здесь, следовательно, имеется, во-первых, собственное имманентное соотношение одного; и, во-вторых, поскольку это соотношение есть отрицательное, а одно есть вместе с тем сущее, постольку одно отталкивает само себя от себя. Отрицательное соотношение одного с собою есть, следовательно, отталкивание.
Это отталкивание как полагание многих одних через само одно есть собственный выход одного вне себя, но выход, к таким лежащим вне его, которые сами суть лишь одно. Это – отталкивание согласно понятию, в себе сущее отталкивание. Второе отталкивание отлично от этого и есть прежде всего предносящееся представлению внешней рефлексии отталкивание не как порождение многих одних, а лишь как взаимное неподпускание пред-положенных, уже имеющихся одних. Следует затем посмотреть, каким образом первое, в себе сущее, отталкивание определяет себя ко второму, внешнему.
Прежде всего следует установить, какими определениями обладают многие одни как таковые. Становление многими или продуцированность многих непосредственно исчезает как полагаемость; продуцированные суть одни не для другого, а соотносятся бесконечно с самими собою. Одно отталкивает от себя лишь само себя, оно, следовательно, не становится, а уже есть. То, что мы представляем себе как оттолкнутое, равным образом есть некоторое одно, некоторое сущее. Отталкивание и отталкиваемость принадлежат обоим одинаковым образом и не составляют никакого различия между ними.
Одни суть, таким образом, пред-положенные в отношении друг друга – положенные отталкиванием одного от самого себя, наперед положенные как не положенные; их положенность снята, они суть сущие в отношении друг друга как соотносящиеся лишь с собою.
Множественность представляется, стало быть, не неким инобытием, а неким совершенно внешним одному определением. Одно, отталкивая само себя, остается соотношением с самим собою, как и то одно, которое принимается ближайшим образом за отталкиваемое. Что одни суть другие в отношении друг друга, что они объединены в определении множественности, не касается, стало быть, одних. Если бы множественность была некоторым соотношением самих одних друг с другом, то они взаимно ограничивали бы себя и имели бы в самих себе утвердительно некоторое бытие-для-другого. Их соотношение – а последнее они имеют благодаря их сущему в себе единству, – как оно здесь положено, определено как отсутствие всякого соотношения; оно есть опять-таки положенная ранее пустота. Последняя есть их граница, но граница внешняя им, в которой они не должны быть друг для друга. Граница есть то, в чем ограничиваемые столь же суть, сколь и не суть; но пустота определена как чистое небытие, и лишь это составляет их границу.
Отталкивание одного от самого себя есть раскрытие того, что одно есть в себе, но бесконечность как развернутая есть здесь вышедшая вне себя бесконечность; она вышла вне себя вследствие непосредственности бесконечного, одного. Она есть столь же некое простое соотношение одного с одним, сколь и, наоборот, абсолютное отсутствие соотношений одного; она есть первое со стороны простого утвердительного соотношения одного с собою; она есть последнее со стороны того же соотношения как отрицательного. Или, иначе говоря, множественность одного есть собственное полагание одного; одно есть не что иное, как отрицательное соотношение одного с собою, и это соотношение, стало быть, само одно, есть многие одни. Но вместе с тем множественность безоговорочно внешня одному, ибо одно именно и есть снятие инобытия, отталкивание есть его соотношение с собою и простое равенство с самим собою. Множественность одних есть бесконечность как простодушно производящее себя противоречие.
Примечание. Лейбницевская монада
Мы упомянули выше о лейбницевском идеализме. Здесь мы можем прибавить, что этот идеализм, исходя из мысли о представляющей монаде, которую он определяет как для-себя-сущую, дошел лишь до только что рассмотренного нами отталкивания, и притом лишь до множественности как таковой, в которой каждый из одних есть лишь сам по себе, безразличен к наличному бытию и для-себя-бытию других одних или, иначе говоря, других вообще нет для одного. Монада есть сама по себе весь замкнутый мир; ни одна монада не нуждается в других. Но это внутреннее многообразие, которым она обладает в своем представлении, ничего не меняет в ее определении – быть для-себя. Лейбницевский идеализм берет множественность непосредственно как нечто данное и не постигает ее как некое отталкивание монады; для него поэтому множественность имеется лишь со стороны ее абстрактной внешности. Атомистика не обладает понятием идеальности; она понимает одно не как нечто такое, что имеет в самом себе оба момента, момент для-себя-бытия и момент для-него-бытия, понимает его, стало быть, не как идеализованное, а лишь как просто, сухо для-себя-сущее. Но она идет дальше исключительно только безразличной множественности; атомы вступают в дальнейшее определение в отношении друг друга, хотя это происходит, собственно говоря, непоследовательно, между тем как, напротив, в указанной безразличной независимости монад множественность остается как неподвижное основное определение, так что их соотношение имеет место лишь в монаде монад или в рассматривающем их философе.
С. Отталкивание и притяжение
а) Исключение одного
Многие одни суть сущие; их наличное бытие или соотношение друг с другом есть не-соотношение, оно им внешне; это – абстрактная пустота. Но они сами суть это отрицательное соотношение с собою лишь
[42] как соотношение с сущими другими; это – выше вскрытое противоречие, бесконечность, положенная в непосредственности бытия. Тем самым отталкивание непосредственно преднаходит то, что им отталкивается. Взятое в этом определении, оно есть исключение; одно отталкивает только им непорожденные, им неположенные многие одни. Это отталкивание как взаимное или всестороннее – относительно, ограничено бытием одних.
Множественность есть ближайшим образом неположенное инобытие; граница есть лишь пустота, лишь то, в чем нет одних. Но они суть также и в границе; они суть в пустоте или, иначе говоря, их отталкивание есть их общее соотношение.
Это взаимное отталкивание есть положенное наличное бытие многих одних; оно не есть их для-себя-бытие, по которому они были бы различены, как многое, лишь в некотором третьем, а их собственное, сохраняющее их различие. Они взаимно отрицают друг друга, полагают одно другое как такое, которое есть лишь для одного. Но они вместе с тем также и отрицают, что они суть лишь для-одного; они отталкивают эту свою идеальность и обладают бытием. Таким образом, разлучены те моменты, которые в идеальности безоговорочно соединены. Одно есть в своем для-себя-бытии также и для-одного, но это одно, для которого оно есть, есть само же оно; его различение от себя непосредственно снято. Но во множественности различенное одно обладает бытием. Бытие-для-одного, как оно определено в исключении, есть поэтому некоторое бытие-для-другого. Таким образом, каждое из них отталкивается некоторым другим, снимается им и превращается в такое одно, которое есть не для-себя, а для-одного, и притом есть другое одно.
