Соответственно этому первоначальному единству первое отрицательное или определение не есть, прежде всего, какой-либо предел для всеобщего, а последнее сохраняется в нем и положительно тождественно с собой. Категории бытия были как понятия по существу этими тождествами определений с самими собой в их пределе или их инобытии; но это тождество было лишь в себе понятием; оно (тождество) еще не было проявлено. Поэтому качественное определение пропадало как таковое в своем другом и имело своей истиной некоторое отличное от него самого определение. Напротив, всеобщее, даже когда оно влагает себя в некоторое определение, остается в нем тем же, что оно есть. Оно есть душа того конкретного, в котором оно обитает, не стесненное и равное самому себе в его многообразии и разности. Оно не вовлекается вместе с этим многообразием в процесс становления, а продолжает себя сквозь него в непомутненной чистоте и обладает силой неизменно, бессмертно сохранять себя.
Но про него равным образом нельзя сказать, как это имеет место в определениях рефлексии, что оно светит только в свое другое. Определение рефлексии, как нечто релятивное, но только соотносится с собой, но есть некоторое «отношение к» (ein Verhalten). Оно дает себя знать в своем другом, но светится только лишь в нем, и свечение каждого в другом или процесс их взаимного определения имеет при их самостоятельности форму некоторого внешнего делания. Напротив, всеобщее положено как сущность своего определения, как собственная положительная природа последнего. Ибо определение, составляющее его отрицательное, имеет бытие в понятии безоговорочно только как некоторая положенность или, по существу, лишь вместе с тем как некоторое отрицательное отрицательного, и оно имеет бытие лишь как это тождество отрицательного с собой, каковое тождество и есть всеобщее. Постольку последнее есть также и субстанция своих определений, но так, что то, что для субстанции как таковой было чем-то случайным, есть собственное опосредствование понятия с самим собой, его собственная имманентная рефлексия. Но это опосредствование, которое поднимает случайное прежде всего до необходимости, есть проявленное соотношение; понятие не есть бездна бесформенной субстанции или необходимость в смысле внутреннего тождества отличных друг от друга и взаимно ограничивающих друг друга вещей или состояний
[15], но, как абсолютная отрицательность, представляет собой некое формирующее и созидающее начало; и так как определение выступает здесь не как предел, а безоговорочно в такой же мере и как снятое, как положенность, то свечение (der Schein) есть здесь явление как явление тождественного.
Всеобщее есть поэтому свободная мощь; оно есть оно же само и захватывает свое другое; но не как нечто насильственное, а как то, что скорее в этом другом покоится и находится у себя самого. Мы его назвали свободной мощью, но мы также могли бы назвать его свободной любовью и безграничным блаженством, ибо оно есть отношение к различенному лишь как отношение к себе самому; в различенном оно возвратилось к себе самому.
Мы только что упомянули об определенности, хотя понятие, как пока что лишь всеобщее и лишь тождественное с собой, еще до нее не дошло. Но нельзя говорить о всеобщем, не упомянув об определенности, которая, строже говоря, есть особенность и единичность; ибо оно заключает ее в своей абсолютной отрицательности в себе и для себя; таким образом, определенность не берется откуда-то извне, когда о ней говорят по поводу всеобщего. Как отрицательность вообще, или, иначе говоря, как взятое со стороны первого, непосредственного отрицания, оно имеет в себе самом определенность вообще как особенность; как второе отрицание, отрицание отрицания, оно есть абсолютная определенность или единичность и конкретность. Всеобщее, стало быть, есть тотальность понятия, оно есть конкретное, не нечто пустое, а скорее имеющее содержание благодаря своему понятию, – такое содержание, в котором оно не только сохраняет себя, но которое есть его собственное и имманентно ему. Можно, правда, абстрагировать от содержания, но тогда получается не всеобщность понятия, а лишь абстрактное, которое есть изолированный, неполный момент понятия и в котором нет истины.
При ближайшем рассмотрении всеобщее оказывается этой тотальностью следующим образом. Поскольку оно имеет внутри себя определенность, последняя есть не только первое отрицание, но и рефлексия этого отрицания в себя. Взятое с этим первым отрицанием особо, оно есть особенное, как это будет сейчас рассмотрено; но и в этой определенности оно по существу еще есть всеобщее; эту сторону мы еще должны рассмотреть здесь. А именно, эта определенность, как находящаяся в понятии, есть тотальная рефлексия, есть двоякое свечение (Schein): во-первых, свечение во-вне, рефлексия в другое, и, во-вторых, свечение во-внутрь, рефлексия в себя. Первое, внешнее свечение образует собой некоторое различие по отношению к другому; тем самым всеобщее имеет особенность, находящую свое разрешение в некотором более высоком всеобщем. Хотя оно теперь есть лишь некоторое относительно-всеобщее, оно не утрачивает своего характера всеобщего; оно сохраняет себя в своей определенности и притом не только так, что оно в соединении с ней остается лишь безразличным к ней, – в таком случае оно было бы лишь сложено с нею, – но так, что оно есть именно то, что только что было названо свечением во-внутрь. Определенность, как определенное понятие, повернута из внешности обратно внутрь себя; она есть тот собственный, имманентный характер, который есть нечто существенное благодаря тому, что, будучи вобран во всеобщность и проникнут ею, имея равный с нею объем и будучи тождественным с нею, он вместе с тем также и пронизывает ее; этот-то характер и принадлежит роду как нераздельная с всеобщностью определенность. Он постольку не есть некий обращенный во-вне предел, а положителен, так как он, в силу всеобщности, находится в свободном соотношении с самим собой. Таким образом, и определенное понятие остается внутри себя бесконечно свободным понятием.
Что же касается другой стороны, соответственно которой род ограничен своим определенным характером, то мы уже заметили, что этот род, как нижестоящий, находит свое разрешение в некотором более высоком всеобщем. Последнее может, в свою очередь, также быть понимаемо как род, но как более абстрактный; он принадлежит, однако, опять-таки лишь к той стороне определенного понятия, которая направлена вовне. Истинно же более высокое всеобщее есть то, в котором эта направленная во-вне сторона вбирается обратно во-внутрь, то второе отрицание, в котором определенность выступает всецело только как положенность или, иначе говоря, как свечение (видимость). Жизнь, «я», дух, абсолютное понятие не суть всеобщие только в смысле высших родов, а суть конкретные, определенности которых опять-таки не суть только виды или низшие роды, но которые (конкретные) в своей реальности находятся всецело только внутри себя и полны собою. Поскольку жизнь, «я», конечный дух также суть лишь определенные понятия, они находят свое абсолютное разрешение в том всеобщем, которое должно быть понимаемо как истинно абсолютное понятие, как идея бесконечного духа, положенность коего есть бесконечная, прозрачная реальность, в которой он созерцает свое творение и в нем – самого себя.
