То обстоятельство, что цель непосредственно соотносится с некоторым объектом и делает последний средством, равно как и то, что она через этот объект определяет некоторый другой объект, можно рассматривать как насилие, поскольку цель представляется имеющей совершенно другую природу, чем объект, и эти два объекта также суть по отношению друг к другу самостоятельные тотальности. а то обстоятельство, что цель ставит себя в опосредствованное соотношение с объектом и вдвигает между собой и им некоторый другой объект, может быть рассматриваемо как хитрость разума. Конечность разумности заключает в себе, как было замечено выше, ту сторону, что цель имеет дело с предположенной предпосылкой, т. е. с внешностью объекта. В непосредственном соотношении с последним она сама вступила бы в область механизма или химизма, и тем самым она подлежала бы случайности и гибели своего определения, которое состоит в том, что она есть в-себе-и-для-себя-сущее понятие. Действуя же так, как она действует, она выставляет некоторый объект как средство, заставляет последнее вместо себя надрываться во внешней работе, обрекает его на изнашивание и, прикрытая им, сохраняет себя против механического насилия.
Так как цель конечна, то она, далее, имеет некоторое конечное содержание; тем самым она не есть нечто абсолютное или, иначе говоря, не есть нечто безоговорочно в себе и для себя разумное. Средство же есть внешний средний термин того умозаключения, которое представляет собой выполнение цели; в средстве поэтому разумность цели являет себя как разумность, заключающаяся в сохранении себя в этом внешнем другом и как раз через эту внешность. Постольку средство есть нечто более высокое, чем конечные цели внешней целесообразности; плуг почтеннее, чем непосредственно те наслаждения, которые подготовляются им и являются целями. Орудие сохраняется, между тем как непосредственные наслаждения проходят и забываются. В своих орудиях человек обладает властью над внешней природой, хотя по своим целям он скорее подчинен ей.
Но цель не только держится вне механического процесса, но и сохраняется в нем и есть его определение. Цель, как понятие, которое существует свободно по отношению к объекту и его процессу и есть самое себя определяющая деятельность, сливается в механизме лишь с самой собой, так как она вместе с тем есть в-себе-и-для-себя-сущая истина механизма. Власть цели над объектом есть это для-себя-сущее тождество, и ее деятельность есть проявление этого тождества. Цель как содержание есть та в-себе-и-для-себя-сущая определенность, которая в объекте выступает как безразличная и внешняя, деятельность же этой цели есть, с одной стороны, истина процесса, а как отрицательное единство – снятие видимости внешности. С точки зрения абстракции дело обстоит так, что одна безразличная определенность объекта столь же внешним образом заменяется какой-нибудь другой безразличной определенностью; но простая абстракция определенности в своей истине есть тотальность отрицательного, конкретное понятие, полагающее внутри себя внешность.
Содержанием цели служит ее отрицательность как простая рефлектированная в себя особенность, отличная от ее тотальности как формы. В силу этой простоты, определенность которой есть в себе и для себя тотальность понятия, содержание выступает как то, что остается тождественным в реализации цели. Телеологический процесс есть перевод понятия, существующего отчетливо как понятие, в объективность; этот перевод в некоторое пред-положенное другое оказывается слиянием понятия через себя само с самим собой. Содержание цели и есть это существующее в форме тождественного тождество. При всяком переходе понятие сохраняется; например, когда причина становится действием, причина сливается в действии лишь с самой собой; но в телеологическом переходе само понятие как таковое уже существует как причина, как абсолютное, свободное по отношению к объективности и ее внешней определяемости, конкретное единство. Та внешность, в которую переводит себя цель, как мы видели, уже сама положена как момент понятия, как форма его различения внутри себя. Цель поэтому имеет во внешности свой собственный момент; и содержание, как содержание конкретного единства, есть ее простая форма, которая в различенных моментах цели – как субъективная цель, как средство и опосредствованная деятельность и как объективная цель – остается равной себе не только в себе, но также и существует как остающаяся равной себе.
Поэтому о телеологической деятельности можно сказать, что в ней конец есть начало, следствие – основание, действие – причина, что она есть становление уже ставшего, что в ней получает существование только уже существующее и т. д., т. е., что вообще все те соотносительные определения, которые принадлежат к сфере рефлексии или непосредственного бытия, потеряли свои различия и что то, что высказывается как некоторое другое – например, конец, следствие, действие и так далее – в соотношении цели уже не имеет определения некоторого другого, а скорее положено как тождественное с простым понятием.
2. При более близком рассмотрении продукта телеологической деятельности оказывается, что он содержит в себе цель лишь внешним образом, поскольку он есть абсолютная предпосылка по отношению к субъективной цели, т. е. поскольку не идут дальше того, что через средство целесообразная деятельность ведет себя по отношению к объекту лишь механически и на место одной безразличной его определенности полагает некоторую другую, столь же внешнюю ему. Подобного рода определенность, приобретаемая объектом через цель, отличается в общем от другой, чисто механической определенности тем, что первая есть момент некоторого единства и, стало быть, хотя она внешня объекту, не есть, однако, в себе самой нечто чисто внешнее. Объект, обнаруживающий такого рода единство, есть некоторое целое, к которому его части – его собственная внешность – безразличны; он есть определенное, конкретное единство, соединяющее внутри себя различенные соотношения и определенности. Это единство, которое не может быть постигнуто из специфической природы объекта и которое со стороны определенного содержания есть другое содержание, чем своеобразное содержание объекта, само по себе не есть механическая определенность, но в объекте оно еще механично. Как в этом продукте целесообразной деятельности содержание цели и содержание объекта внешни друг другу, так относятся между собой также и в других моментах умозаключения определения этих моментов: в смыкающем среднем термине – целесообразная деятельность и объект, являющийся средством, а в субъективной цели (другом крайнем термине) – бесконечная форма, как тотальность понятия, и содержание цели. По тому соотношению, которым субъективная цель сомкнута с объективностью, как одна посылка (а именно соотношение объекта, определенного как средства, с пока еще внешним объектом), так и другое соотношение (а именно соотношение субъективной цели с тем объектом, который делают средством) одинаково суть непосредственные соотношения. Это умозаключение страдает поэтому недостатком формального умозаключения вообще, а именно тем, что те соотношения, из которых оно состоит, сами не суть заключения или опосредствования, а скорее уже предполагают наличие того заключения, средством для получения которого они должны служить.
