Все-таки интересно, почему они каждый раз говорят разными
голосами?
— Перестаньте, — быстро перебил его Леонтьев, — неужели вы
не понимаете, что такие вещи быстро не делаются?
Ему было важно, чтобы они как можно больше наговорили на
пленку. В нужный момент можно будет использовать пленку против мерзавцев,
которые ему звонят.
Хотя он понимал: если его подозрения окажутся оправданными,
ему не поможет даже такая пленка. Звонившие в любом случае будут неуязвимы для
него. Но попытаться стоило в любом случае.
— Вы тянете с ответом уже столько времени, — снова напомнил
его собеседник, — а сегодня был последний день.
— А если я соглашусь?
Может, стоит попытаться таким образом? И они раскроются?
— Тогда и будет настоящий разговор. И не нужно с нами
хитрить. Вы напрасно тянули время.
— Я прошу дать мне еще три дня.
— Нет, — жестко сказал незнакомец, — вы исчерпали свой лимит
времени. И не вздумайте с нами играть в кошки-мышки. Себя вы, возможно, и
спасете. Надеюсь, вы помните, что у вас есть две дочери. И они ходят в ту самую
школу, которая находится совсем недалеко от вашего дома. Причем ваш водитель
довозит их только до поворота. Вы ведь понимаете, как сильно они рискуют, когда
переходят улицу.
Может появиться случайная машина и…
— Замолчите, — почему-то шепотом сказал он.
— Теперь вы действительно все поняли. До свидания.
Телефон отключился. А он остался сидеть в кресле с трубкой в
руках. Потом медленно набрал номер знакомого ему телефона. Послышался знакомый
бас.
— Иван Дмитриевич, — сказал Леонтьев, — нам нужно принимать
решение. Мне опять звонили, угрожали. Я просто вынужден буду это сделать. Мне
понадобятся деньги.
— У меня их нет. Ты ведь знаешь, что сейчас происходит. Я
никак не могу дать тебе нужную сумму.
— Мне нужно хотя бы половину.
— Они все в обороте. Вытащить их за несколько дней
невозможно. Объясни, что тебе нужно подождать.
— Но поймите…
— И не нужно меня убеждать, Леонтьев. Все равно ничего не
получится.
— Они могут прийти ко мне в любой момент. Вы ведь знаете,
они не будут шутить.
— Придумай что-нибудь. Они должны понимать, что дела так не
делаются… Ты толковый человек, сам можешь все объяснить.
На том конце снова гудки, и он осторожно кладет трубку на
рычаг телефона.
Потом, вспомнив про магнитофон, выключает и его. Кажется, он
случайно записал оба разговора. Может, это и к лучшему. Он перематывает пленку,
прослушивает, затем ставит во второй раз. Именно в этот момент в его кабинете
появляются двое незнакомых молодых людей в светлых перчатках. «Странно, что они
вошли без доклада», — мелькнула последняя мысль. Незнакомцы молча подходят к
нему, пока он соображает, что нужно этим ребятам.
Один вдруг с силой тянет на себя его руки, а второй достает
пистолет.
Леонтьев еще не понимает, что они хотят сделать, и даже не
успевает спросить, когда второй вошедший приставляет к его виску дуло пистолета
и стреляет. Мозг и кровь растекаются по стене. Убийца осторожно перекладывает
пистолет в руку убитого и, кивнув напарнику, быстро направляется к выходу.
Другой идет следом за ним.
Они выходят вместе. Через минуту в кабинете Леонтьева
появляется его секретарша, вызванная в другое крыло здания по какому-то
пустяковому делу. И тогда из кабинета заместителя начальника республиканской
таможни раздается громкий крик.
Глава 3
Мистер Роудс помолчал, словно раздумывая, с чего начать, и,
прикурив очередную сигарету, приступил к своему нелегкому рассказу.
— Моя дочь Элизабет с детства мечтала работать в газете. Она
всегда хотела быть собственным корреспондентом крупного издания в какой-нибудь
экзотической стране. И успела побывать повсюду: от Африки и Индонезии до
Латинской Америки.
Она знала несколько языков, в том числе испанский. Особенно
давно она хотела побывать в Москве, где, по ее мнению, было довольно интересно.
Она прибыла в Россию в качестве собственного корреспондента «Чикаго трибюн»
примерно восемь месяцев назад. Нужно сказать, что поначалу дела шли неплохо. Ей
нравилась новая работа, новые друзья.
— Простите, — вмешался Дронго, — откуда вы знаете, что ей
все нравилось?
Неужели она вам звонила?
— Да, — кивнул Роудс, — не удивляйтесь. Мы выходцы из
Джорджии, и хотя сейчас и живем в Чикаго, тем не менее сохранили достаточно
патриархальные отношения. Моя дочь обязательно хотя бы раз в неделю звонит нам,
чтобы узнать, как мы себя чувствуем, и рассказать о себе. Вернее, звонила…
«Патриархальная семья, — подумал Дронго, — все-таки разные
цивилизации до сих пор еще не оформились в единое человеческое пространство».
Он считал для себя обязательным звонить своим родителям почти каждый день, и
если он не звонил два-три дня, это было уже чрезвычайным событием. А находясь в
родном городе, он посещал родителей почти ежедневно. Но его родители не были
выходцами из Джорджии.
— Она проработала всего около двух месяцев. Последний раз
позвонила нам в субботу. Я так точно помню, потому что был день рождения моей
супруги. Элизабет позвонила и поздравила мать. А через несколько дней нам
позвонили и сообщили о ее смерти.
Роудс потушил смятую сигарету и потянулся за новой.
— С этого момента рассказывайте подробнее, — попросил
Дронго, — как все это было. Кто вам позвонил, что сообщил, когда именно вы
узнали о смерти дочери?
— Нам позвонили двадцать второго числа. Был тяжелый день, с
самого раннего утра у меня уже было какое-то недоброе предчувствие. И вдруг
этот звонок ко мне в офис. Секретарь доложила мне, что звонят из Москвы. Я взял
трубку, посчитав, что это Элизабет, и услышал чужой мужской голос.
«Мистер Роудс?» — спросил меня этот мужчина.
«Да», — ответил я, уже не ожидая ничего хорошего от звонка.
«Я говорю с вами по поручению американского посла в Москве
мистера Пиккеринга. Я обязан сообщить вам скорбную весть».
«Что случилось?»
«Ваша дочь, мистер Роудс. Она погибла два дня назад. В
автомобильной катастрофе. Примите наши соболезнования, сэр…»
— Что дипломат говорил потом, я уже не помнил. Все поплыло
перед глазами.
Кажется, на мгновение я даже потерял сознание. Только
услышав следующие слова, я пришел в себя.
«Мы хотели бы знать, какие будут пожелания вашей семьи,
мистер Роудс. В настоящее время мы готовим документы для отправки тела в
Чикаго. Если вы не распорядитесь как-то иначе».
