— Да, Андерссон довольно распространенная в Швеции фамилия,
— сказала Сигрид, на этот раз не улыбнувшись.
Она выжидательно смотрела на Дронго, словно предугадывая его
следующую фразу.
Но в этот момент в разговор вмешался Роудс, и слова, которые
просто обязан был произнести Дронго, она не услышала.
— У вас есть где остановиться в Москве? Или вы будете жить с
нами в отеле?
— Конечно, у меня есть своя квартира, — кивнул Дронго, — но
я буду жить вместе с вами. И не из соображений экономии. Во-первых, так
удобнее, во-вторых, я собираюсь часто наведываться на свою квартиру, а судя по
документам, которые вы мне дали, там могут оказаться люди, не очень
заинтересованные в моем успешном расследовании.
— Вы все-таки надеетесь что-то найти? — тяжело вздохнув,
спросил сенатор Роудс.
— Безусловно. И начать я хочу сразу с экспертов. Здесь две
подписи патологоанатомов. Профессор Бескудников и эксперт Коротков. Я немного
слышал о первом из них. Он достаточно известный специалист в Москве и вряд ли
мог допустить такой просчет.
— Мне об этом тоже говорили, — помрачнел Роудс, —
следователи прокуратуры ссылаются именно на него, когда говорят о том, что
экспертиза была проведена верно. Они убеждены, что Бескудников не мог
ошибиться. Но я ведь знаю, что он ошибся.
— Это мы проверим на месте, — кивнул Дронго.
Разговаривать с Роудсом было достаточно сложно, приходилось
говорить громче обычного. Между ними сидела Сигрид. А разговаривая громко на
английском языке, они обращали на себя внимание даже в полупустом салоне
первого класса.
Роудс замолчал, снова закрыв глаза. Сигрид тихо сказала
Дронго:
— Он очень тяжело переживает смерть старшей дочери. До сих
пор носит в кармане ее фотографию.
— Понимаю, — нахмурился Дронго.
В последнее время он плохо себя чувствовал, по ночам болело
сердце, словно его прежняя беспорядочная и опасная жизнь мстила ему таким
образом. А может, сказывались последствия тяжелого ранения в Нью-Йорке, когда
он чудом остался жив.
Любезная стюардесса принесла еду, и они отвлеклись от темы,
столь страшной для Роудса и объединившей этих трех пассажиров. В Москву они
прилетели поздним вечером. В аэропорту их встречал автомобиль, присланный из
американского посольства. В отеле «Балчуг» были заказаны номера для всех троих.
Сигрид позвонила прямо из самолета по мобильному телефону и заказала номер для
Дронго.
— Вы будете ужинать? — спросила она, когда они вышли из
автомобиля у входа в отель.
— Да, — улыбнулся Дронго, — это сказывается на моей
комплекции, но я люблю плотно ужинать по ночам.
— Как французы, — засмеялась Сигрид, — в таком случае
увидимся через полчаса в ресторане.
— А мистер Роудс?
— Он никогда не ужинает так поздно, — пояснила молодая
женщина, проходя следом за сенатором в здание.
В Америке прочно прижились нетрадиционные законы феминисток,
и мужчины уже не обязаны были уступать место женщинам, тем более собственным
секретарям.
Поднявшись в свой номер, Дронго по привычке принял душ,
переоделся и ровно через полчаса спустился вниз, чтобы поужинать со спутницей.
Она по-прежнему его очень интересовала, так как все время казалось, что он
видел где-то ее лицо.
Усевшись на диван в холле отеля, он терпеливо ждал Сигрид.
Наконец она появилась в другом конце холла. Теперь на ней был голубой брючный костюм,
волосы распущены. Она была очень похожа на ту, другую женщину, которую он знал
когда-то, в другую эпоху. И не похожа одновременно.
Нет, скорее похожа. То же лицо, та же фигура. Хотя не
совсем. У дочери черты лица более тонкие, изящные. Ее мать напоминала роскошную
львицу. Эта девушка скорее похожа на японскую статуэтку, имеющую задатки стать
в будущем львицей. Как он сразу не разглядел эти знакомые черты, эти глаза.
Пораженный Дронго вскочил с дивана, ошеломленно глядя на
подходившую к нему молодую женщину.
— Я идиот, — сказал он, когда она подошла к нему совсем
близко, — я должен был давно все понять. Польский и русский. И ваша фамилия
Андерссон. Вы Сигрид Андерссон, как же я этого раньше не понял. Вы та самая
девочка, о которой говорил мне еще пять лет назад Адам Купцевич. Мы как раз
недавно с ним встречались. Вы, очевидно, дочь Урсулы? Как же я вас сразу не
узнал?
— Здравствуйте, Мигель Гонсалес, — улыбнулась Сигрид, —
кажется, так вас тогда звали? Теперь вы меня действительно узнали. Я все
гадала, когда это произойдет. В самолете мне даже показалось, что вы нарочно не
хотите говорить на эту тему. Адам Купцевич много рассказывал мне про
легендарного Дронго и про ваши приключения с ним тринадцать лет назад. Вы ведь
тогда были вместе с моей матерью.
Ее мать погибла в Нью-Йорке, когда Алан Дершовиц установил
свое адское взрывное устройство в их машине. Как раз накануне бракосочетания
Адама и Урсулы. Она погибла сразу, а Адам остался без ног. Спустя несколько лет
Дронго нашел Дершовица в Констанце и застрелил его. И только после этого
успокоился, словно выполнил свой долг перед другом, ставшим инвалидом, и
женщиной, в которую он был тайно влюблен.
Но еще тогда Дронго узнал, что Урсула имела дочь. Во время
их предпоследней встречи с Купцевичем тот как раз говорил ему о том, что он
виделся с дочерью Урсулы, которая была студенткой. С тех пор прошло пять лет.
Последний раз они встречались с Адамом совсем недавно, но
тогда они ничего не говорили о дочери Урсулы. Так и должно быть. Бывшая
студентка превратилась в красивую молодую женщину.
— Значит, это ты порекомендовала сенатору Роудсу обратиться
к Дюнуа? — вдруг спросил Дронго.
— Наоборот, — по-прежнему улыбаясь, сказала Сигрид, — меня
как раз рекомендовали Роудсу в качестве секретаря уже после того, как он узнал
про Дюнуа.
— Идем в ресторан, — предложил Дронго, заметив, что на них
смотрят со всех сторон, — там мы сможем спокойно поговорить. Ты слишком красива
и вызываешь повышенный интерес к своей особе.
— Надеюсь, что вы сказали это только в порядке комплимента,
а не сожаления, — улыбнулась женщина.
Он предложил ей руку. В ресторане было удивительно мало
людей, и они заняли крайний столик у стены, предпочитая не афишировать своего
присутствия.
Бесшумно возникший официант так же бесшумно принял заказ и
исчез.
— Что произошло? — спросил Дронго. — Или это все игра? Я
снова вам понадобился. Но Роудс явно не играет. И эти документы совсем не
похожи на забавную игру. Тогда в чем дело, Сигрид?
— У него действительно большое горе, — подтвердила она, — и
это не игра.
