— Тэвис, — представился красавец, очевидно заметив ее замешательство. — Я двоюродный брат Каллена. Твой тоже, раз вы поженились.
— О… — Эвелинда прилежно улыбнулась и кивнула: — Очень приятно, кузен Тэвис.
Ее чопорное приветствие заставило Тэвиса широко улыбнуться, он весело сверкнул глазами и, указывая на мужчин, идущих следом за ним, отрекомендовал их:
— Джилли, Рори и Джаспер.
Вежливо кивнув каждому из улыбающихся мужчин, Эвелинда вновь посмотрела на Тэвиса. Он пояснил:
— Каллен обо всем распорядился еще перед отъездом из д'Омсбери. Вы уехали, а мы должны были остаться, погрузить твое имущество в фургон, взять твоих людей и двинуться следом.
— Точно, миледи, — подтвердил невысокий веснушчатый рыжеволосый человек, которого звали Джилли. — Мы торопились как могли, но с фургоном всегда путешествуешь медленнее.
Эвелинда смотрела на мужчин, и до ее сознания постепенно начинало доходить, почему они тогда исчезли. Они остались в д'Омсбери, чтобы проследить за сборами и доставить фургон с ее вещами в замок Доннехэд.
— Мы забрали оттуда все, что принадлежит вам, — сказала Милдред, вновь привлекая к себе внимание Эвелинды. — Поначалу Эдда пыталась нам помешать, но Тэвис и другие мужчины просто приказали ей уйти с дороги. Мы взяли ваши гобелены и…
В этот момент горничной пришлось прерваться — ее госпожа круто развернулась и кинулась к дверям.
— О! — выдохнула Эвелинда, выскочив за дверь и остановившись на ступенях главной башни.
Прямо перед ней во дворе стоял доверху нагруженный фургон. Она взволнованно оглядела знакомые вещи, затем обернулась к дверям. Первыми вышли сияющие Милдред и Мак, за ними следовал Каллен с четырьмя мужчинами, сопровождавшими фургон в поездке.
— Вы привезли стулья из моей спальни! — изумленно воскликнула Эвелинда и понеслась по ступеням вниз.
— Милдред прихватила бы и твою кровать, но она не поместилась, — насмешливо сообщил Тэвис.
Вслед за Милдред и Маком он спустился к фургону, вокруг которого ходила Эвелинда, нежно гладившая знакомые вещи.
Ей словно привезли кусочек родного дома. С каждым предметом связаны воспоминания, хорошие и плохие. Хорошие — память о родителях, плохие — об Эдде. Эвелинда решила помнить только хорошее, а плохое непременно забыть. У нее вполне достаточно проблем в настоящем, чтобы расстраиваться из-за прошлого. Что было, то прошло. Эдда больше не сможет унизить и обидеть ее, а травить себе душу воспоминаниями о мерзостях мачехи — значит продолжить ее дело.
— Мои гобелены, — прошептала Эвелинда, потрогав один из свертков, и ее взгляд скользнул дальше: — И подушки, которые вышивали мы с матушкой!
— И вся ваша одежда, и даже вышитые простыни, отложенные для вас вашей матерью, — улыбнулась Милдред и, становясь серьезнее, добавила: — А еще портреты ваших родителей.
Незаметно смахнув слезы, набежавшие на глаза, Эвелинда повернулась к мужу и робко улыбнулась.
— Спасибо, — сказала она тихо, но исключительно проникновенно.
Он хмыкнул.
Эвелинда еще раз окинула взглядом фургон, насупилась и покачала головой. Она вспомнила, как расстраивалась при мысли о том, что навсегда осталась без стольких памятных с детства вещей. Хотя, конечно, отдала бы их все не задумываясь, только бы Милдред и Мак были рядом. Однако, похоже, удастся сохранить при себе и любимых людей, и имущество. Значит, ее страдания и переживания не имели никакого смысла.
— Почему вы мне ничего не сказали? — в замешательстве спросила она у мужа.
Если бы он предупредил о Милдред, Маке и вещах, последние несколько дней не были бы столь мрачными и беспросветными. Радостное ожидание сильно скрасило бы ее жизнь и помогло пережить тоскливое одиночество.
Каллен пожал плечами:
— Ты полагала, что я ни о чем не позаботился. Я не стал возражать, раз тебе хотелось так думать.
— Мне хотелось? — недоверчиво переспросила Эвелинда, чувствуя, как в ее душе закипает гнев. — Вы думаете, мне хотелось считать себя обладательницей только той одежды, в которой я приехала? Вы думаете, мне хотелось напяливать платье вашей умершей жены и позориться перед соседями? Вы думаете, мне хотелось рыдать по ночам от тоски по любимым людям? Вы думаете, мне хотелось терять все связи с прошлым и ощущать себя полностью оторванной от семьи?
— Рыдать? — нахмурился он, определенно задетый этим словом. — Когда ты рыдала?
— Когда вы спали! — вырвалось у Эвелинды, и она почувствовала, что стремительно краснеет. В своем смущении она была не одинока. Мак и другие мужчины обменялись недоуменными взглядами, явно испытывая страшную неловкость. Правда, Милдред выглядела скорее огорченной за хозяйку, чем смущенной. Эвелинда вовсе не удивилась, когда горничная привычно встала у нее за спиной, готовая оказать поддержку.
— Хм, — пробормотал Мак, нарушая всеобщее молчание. — Что ж, думаю, самое время разгрузить фургон.
Схватив за руку Милдред, он потащил ее к повозке. Эвелинда слышала шипение упирающейся горничной. В ответ Мак ворчливо посоветовал Милдред не встревать между Эвелиндой и Калленом, затем всучил ей подушку, сам решительно взял стул и, подталкивая впереди себя горничную, двинулся к лестнице. Остальные мужчины спешно похватали первые попавшиеся вещи и последовали его примеру, лихорадочно покидая поле брани.
— Незачем было плакать, — недовольно произнес Каллен после того, как последний из мужчин скрылся за дверью главной башни. — Ты могла просто доверить мне заниматься делами. И убедилась бы, что я забочусь о тебе должным образом. Кроме того, — угрюмо добавил он, — ты не оторвана от семьи. Теперь я твоя семья.
— Семья? Вы? — В ее голосе слышалось неподдельное удивление. — Нет, милорд! Вы для меня совершеннейший незнакомец. И почему я должна верить в то, что чужой человек будет заботиться обо мне, когда моя собственная мачеха — отнюдь не чужая — этого не делала?
— Я не чужой, — нетерпеливо возразил Каллен. — Я твой муж.
— Вы можете быть моим мужем, милорд, но пара кивков перед алтарем не меняет дела. Вы — чужой, — непреклонно заявила Эвелинда и потом уточнила: — Я ничего не знаю о вас. Я рассказала вам о себе буквально все, до мельчайших подробностей, но вы не пожелали чем-нибудь поделиться в ответ. Мне известно о Скэтчи больше, чем о вас, хотя я знаю о нем только одно — ему очень нравится печенье. Но я понятия не имею, что нравится или не нравится вам. Впрочем, нетрудно догадаться. Полагаю, вам не нравлюсь я.
Удивление Каллена быстро сменилось раздражением.
— Какого дьявола ты решила, что не нравишься мне?
— О, не знаю, — нервно воскликнула она и, не обращая внимания на Мака и других мужчин, показавшихся в дверях башни, продолжила: — Возможно, дело в том, что вы только ворчите и после первого раза так больше и не прикоснулись ко мне в постели.
