Нет, Сальвадор уже и не рассчитывала, что своей неосторожной волей Мансул внезапно поможет ей освободиться от пари, но все-таки, иногда в кончиках пальцев покалывала надежда — а вдруг все-таки сорвется?
— И ты молчишь, дрянная девка, — с подлинной яростью прорычал Мансул и толкнул её в спину, заставляя растянуться навзничь. Это было почти не больно, но очень унизительно. Не столько для Мун, сколько для Судьи в её теле.
Попробовал бы он такое провернуть, если бы её не сдерживало пари — уже попрощался бы с рукой.
— Пошла с глаз моих, — бросил Мансул все в той же тональности, и подобной удачей нельзя было не воспользоваться.
Она подхватила покрывало, на ходу ныряя в него головой.
Голос Мансула догнал её уже у самого полога.
— Раз женских слабостей у тебя нет, явишься ко мне вечером лично. Останешься согревать меня ночью. Поняла?
— Да, хозяин, — губы снова произнесли ответ сами, а в груди помертвело еще сильнее.
Мансул решил ничего не ждать. Решил оставить её себе, по своему капризу, а не по её просьбе, нужно предполагать — особенно терпелив и бережен к рабыне-ослушнице напоследок он не будет.
И вот пропасть, он вполне может успеть с этим всем до того часа, как Пауль окажется на капище.
Сюрприз напоследок!
Почему от него так тошнило?
Она шагала к себе, едва находя под ногами землю. Имелась надежда, что Мансул передумает, или Пауль придет на капище пораньше, как раз к закату. Вот только верилось в них плохо. Случится наверняка самый плохой вариант.
А ведь она должна была привыкнуть… Ничего «такого» в приказе Мансула не было. Он волен был распоряжаться телом своей рабыни, как ему угодно. Разве что рабыня была продана отцом или мужем, без разрешения, но к Судье, самой себя загнавшей в тело смертной, и следующей условиям пари, это никак не относилось.
То, что от неё требовали сейчас, было «обычно» для рабыни. И именно в этой жизни оно и было особенно неприятно.
Пользоваться магией нельзя, слишком рано, и как назло именно сдержаться, не защитить себя от липких рук Мансула будет действительно сложно.
Она проиграет, как только использует магию для исполнения своей воли, а не долга духа. И упускать шанс освободить Пауля от присяги она не может.
Придется потерпеть…
Обычно караванщики шли вперед с самого раннего рассвета и до трех часов дня — когда жар Шии-Ра становился совершенно нестерпимым. Богатые купцы и вельможи вроде Мансула разбивали себе шатры, купленные у волшебников, прятавшие в себе и нормальные постели, и прочую мебель, которую точно не утащишь на верблюдах. Мелкие же купцы, из тех, что шли торговать целыми семьями, спали вповалку под открытым небом, укрываясь от солнца под общими навесами.
Наложницы господина Мансула обычно шли пешком. Они могли бы ехать на верблюдах, но во-первых — скорость шага у всего каравана не была широкой, а во вторых — один день на верблюде уже обеспечит вам плоское мягкое место, а несколько недель кряду и вовсе натрут вам на том месте одну сплошную корку мозоли, да и силу в ногах танцовщицам лучше было не терять, но именно сегодня пришлось ехать верхом.
Предчувствуя Ночь Истины, а может, по какой-то другой причине, караван собрался быстрее, чем обычно, да и двигался вперед тоже куда торопливей. К закату Пауль должен быть недалеко от капища Сальвадор, а купцы — то ли умудрились отстать, то ли просто беспокоились, что не успеют к открытию харибской праздничной ярмарки, в честь дня рождения великого халифа.
Алия и Зулейха щебетали, радуясь такой внезапной радости, и тому, что ноги не устанут, Сальвадор же потерянно глядела на ускользающую все дальше черту горизонта.
Сегодня — она проиграет пари. Сегодня — еще будет много всего неприятного. И Эльяс…
Даже представлять довольную физиономию Ворона было неприятно. Думать про Мансула — и того хуже.
Задумчивость была такого рода, что даже то, что верблюд встал как вкопанный, а где-то впереди начали галдеть караванщики, Сальвадор заметила не сразу, но все-таки это случилось. Остановка? А не рано ли?
В этой части пустыни нет ключей и колодцев, останавливаться нет смысла, еще четыре часа идти, не меньше.
— Что там такое, — она потянулась вперед, окликая Зулейху, ехавшую на верблюде, чуть выбившемся вперед.
— Говорят, какой-то монстр преградил нам путь, — Зули дернула худеньким плечиком, и это было явно все, что она знала.
Сальвадор обернулась, посмотрела на тех, кто, рискуя свернуть шею, встал меж двумя горбами своего верблюда ногами, и…
Потянулась так же, стискивая коленями узкий горб, за который до этого держались руки. Ловкость позволяла.
Верблюд был смирный, спокойный, будто и не заметил.
Караван утягивался вперед довольно далеко, но было заметно, как они замерли, сбиваясь в кольцо все плотнее, по мере того, как те, кто шел позади подтягивались к передним.
В паре сотен метров от первого верблюда уже расправлял свои широкие черные крылья сбежавший из Ахиллама верный страж богов — шайтанов пес Фарей… Он еще не атаковал. Но уже проснулся и разминал лапы для охоты.
Как все-таки была тесна эта маленькая пустыня…
32. Глава, в которой герой называет цену
Караванщики сбивались в плотное кольцо и шумели все громче. Защитный барьер, что воздвиг щелчком пальцев Король Воронов, переливался в солнечном свете.
— Четверть часа, господа, — скучающе напомнил Шейл, скрещивая руки на груди, ограничивая время для оплаченной ему защиты. За это время караванщики должны были определиться с тем, что им делать дальше.
— Ты ведь можешь пришибить Фарея одним щелчком крыла, — задумчиво произнес Пауль вполголоса., — помочь людям и все такое…
Он стоял неподалеку от Шейла, плечом к плечу с только ему видимым Эльясом. Но никто бы и не обратил внимания на эту болтовню с пустым местом, у караванщиков сейчас было много других, более актуальных забот.
— Я-то могу, — скучающе зевнул Эльяс, — но с чего мне вообще помогать этим людишкам? За так? Без жертв? Это недопустимая щедрость. Я — Король Голода, не забывай. Без своей выгоды я и пером не пожертвую.
— Даже ради того, чтобы помочь другу? — насмешливо уточнил Пауль. Ответ он примерно представлял, ровно как и собственную значимость для бессмертного Эльяса эль Мора. Друг? Так, забавный человечек, за которым, кажется, весело наблюдать. Иначе зачем бы этому богу вообще выручать Пауля, а он, похоже, не один раз это делал…
— Даже если допустить, что ты попросил меня достаточное количество раз и достаточно раболепно, — Эльяс красноречиво усмехнулся, показывая, что это и то будет большая уступка "для друга", — видишь ли, я очень ограничен силой своего сосуда. Шейл али Аман против Фарея не выстоит. Тело просто в прах рассыплется от соприкосновения со слишком большой силой. А без сосуда я против Фарея пойти не могу. Эта псина — любимец старого Саллада. Старого — потому что этот бог древнее меня лет этак на тысячу. Хочешь, расскажу, что со мной будет, если я обижу этого песика? Ты очень любишь истории, в которых заживо раздирают на части? На тысячу мелких кусочков! И к тому же…
