– Я подумаю над тем, как сделать, чтобы накормить волков и оставить овец целыми. А вот как быть с Ахуновым?
– Свернуть эксперименты! Вся эта возня с созданием супервоинов интересна только самим экспериментаторам. У нас воины и без всего этого – супер. Пусть присматривает за девушкой. Надеюсь, хоть с этим он справится. И вообще, Трофимыч, что-то мы зациклились на Томском, Конституции и этих бестолковых экспериментах. Есть и другие, не менее важные проблемы, решение которых я могу доверить только тебе.
– Внимательно слушаю.
– Пока все не рванули из Метро на поверхность, надо срочно разобраться с Белорусской. – Дабл Вэ разлил по рюмкам остатки «Камю» и, не дожидаясь Кречета, опорожнил свою рюмку. – Начальник станции Кулашенко продолжает играть в свои игры. Требует у Ганзы топливо по льготным ценам, заявляет, что его пытаются поставить раком, и угрожает. Мол, если купцы не согласятся на его условия, то обратится за помощью в плане углеводородов к коммунистам или сатанистам.
– Гм… Со всеми вытекающими, разумеется. Сатанисты и коммунисты станут своими на станции, имеющей стратегическое значение. – Майор, в отличие от генерала, теперь пил свой коньяк медленно, короткими глотками. – Кулашенко стал неуправляем. Я вижу только один выход. Пусть радикальный, но единственно верный в такой ситуации – лидера Белорусской надо сместить.
– Согласен. И сделать это следовало давным-давно. Проработай сценарий, Трофимыч. А заодно подумай, как быть с Киевской. Там тоже какое-то брожение. Нехорошее брожение. Некие резвые молодцы выкрикивают нацистские лозунги. Не понимаю. Хотят присоединиться к Четвертому рейху? Совсем охренели эти бандеровцы? Пусть не забывают, что мы можем устроить им через наших друзей с Киевской-радиальной. Разберись. Возьми под свой контроль… Пожалуй, пора переходить к кофе.
Дабл Вэ коснулся спрятанной под крышкой стола кнопки. Дверь открылась. Охранник в черной форме с подносом убрал со стола рюмки и бутылку, поставил кофейник, чашки, сахарницу и бесшумно удалился.
Кречет наполнил свою чашку. К сахару не притронулся. Помешивая кофе ложечкой, он прикрыл глаза, размышляя над задачами, поставленными генералом. Когда посмотрел на Дабл Вэ, увидел, что тот спит.
Возраст вершил свое черное дело. Задремавший генерал размяк, утратил властность, харизму и выглядел ветхим стариком. Он прав. Закат политической карьеры был не за горами.
Эпилог
Томский снял противогаз. Запах гари еще не выветрился из туннеля Неглинки, но дышать пусть даже гарью было куда лучше, чем нюхать запах резины.
Обратный путь они проделали вдоль кремлевской стены. Писка больше никто не слышал, да и псы-иноходцы, видно, отчаявшись добраться до добычи, убрались восвояси. Складывалось впечатление, что Кремль их отпустил. Проверил на прочность и решил, что им рано занимать места в жутком зрительном зале Дворца.
В свет фонариков попадали обугленные сталактиты мха, под ногами хрустели останки погибших тараканов.
Был и еще один момент, который Толик сразу почувствовал. Изменилась аура, окружавшая подземелье самой зловещей из московских рек. Исчезло ощущение угрозы, исходившее от стен, у которых, по словам покойного Громова, была память. Взрыв метана стер эту чертову память, и теперь Неглинка могла писать страницы своей новой, не такой страшной и дикой истории.
Без бедняги Силы Сандунова, «урода рода человеческого» Дарьи Салтыковой, инквизитора Степана Шешковского, убийц-картежников, завсегдатаев бандитских притонов и монстра Культяпого.
Возможно, будущее этих мест теперь станет светлее и чище…
Позитивное настроение Толика рассеялось, когда он оказался у логова кладоискателя и почитателя капитана Флинта Коли Блаватского.
От уродливого толстяка осталась только бесформенная гора обгоревшей плоти. Как ни странно, фиолетовое изображение тигра, украшавшее предплечье уголовника, огонь не тронул.
Томский взглянул на груду кремлевских сокровищ. Кое-что оплавилось, кое-что покрылось налетом копоти, но по большому счету серьезного урона драгоценностям не было нанесено.
– Ого! Это все из Кремля?
Добровольский видел драгоценности впервые и был удивлен.
– Да, – кивнул Томский. – Вот только теперь эти так называемые сокровища большой ценности не представляют.
– Не скажите, Анатолий. По крайней мере, их историческая ценность не девальвирована окончательно и бесповоротно. Я настроен оптимистично. Возможно, драгоценности окажутся на своем месте даже раньше, чем мы думаем. Народ стремится выйти на поверхность, а значит, все возвращается на круги своя.
– Круги, круги, бляха-муха! Моя твоя не понимай, Макс! – подал голос Кипяток. – Жрать хочется, да и растрясли меня так, что на куски разваливаюсь. Когда привал, философы?
Анатолий улыбнулся.
– Ожил! Очухался! Ты как, Леха?
– Каком вверх! Слышу и понимаю – уже хорошо! А вы думали, склеился Леха Кипяток? Не такой я парень, чтоб… Жрать хочется, мочи нет!
– Он прав, – кивнул Юрий. – Пора отдохнуть и перекусить.
– И спокойно обсудить дальнейшие планы. – Добровольский поднял руку, указывая в ответвление туннеля. – Вижу приличное место. Сухо, и деревяшки для костра есть.
Через десять минут измотанные до чертиков друзья грелись у костра, с наслаждением вдыхая терпкий аромат грибного чая, булькавшего в серебряной чаше из запасов Коли Блаватского. Вездеход, шутки ради, притащил не только чашу, но и четыре отделанных золотом потира.
– Надо же, братва, хоть какой-то бонус иметь со всего этого.
– Да уж, бляха-муха, хоть чайку хлебану по-царски! – Кипяток, который недавно помирал, теперь уплетал вяленую свинину с таким энтузиазмом, что ему позавидовали бы и здоровые. – Никакого, друзья-товарищи, навару с этой экспедиции. Уж не знаю, что в Троицке своим скажу. Не поверят ведь, что в Кремле был. Слышь, Толян, а можно я хоть какую бирюльку из той горы цацек возьму? С возвратом, бляха-муха! Ну, для доказательства того, что на самом деле все было… А?
Последнюю фразу Леха сказал таким просительным тоном, что все расхохотались.
– Возьми уж, – махнул рукой Толик, вытирая выступившие на глазах слезы. – Только не царскую корону. Скромнее будь.
Кипяток кивнул, сунул в рот кусок мяса и поплелся к сокровищнице.
В ожидании того, на чем Леха остановит свой выбор, Томский поинтересовался у Добровольского:
– Что теперь делать думаете?
– Точно не знаю. Но в Метро мне больше делать нечего. Правительство никогда не простит того, что я натворил. – Макс задумчиво допил чай и отставил потир в сторону. – Рано или поздно меня поймают. Не стану искушать судьбу. Заскочу на Полянку за вещами и… С вами в Троицк подамся.
Сказав это, Макс расстегнул комбинезон, достал из кармана пакет из полиэтилена и разложил на доске ножницы, опасную бритву, мыло, помазок и зеркальце. Из другого кармана вынул флакончик одеколона. Налил кипятка в пустой потир. Поймав удивленные взгляды, улыбнулся.
