Она не могла отвести от него взгляда. Ее губы стали цвета пепла.
– Эти лягушки собрали на Луне флот для вторжения на Землю! – рявкнул Спейдел. – Это очевидно!
«Они меня обманывают! – подумала Франсин. – Зачем нужно это хитрое притворство?» Она покачала головой и вдруг вспомнила, что однажды сказал ей муж: «Язык стискивает нас невидимыми пальцами. Он заставляет нас думать так, как думают другие. Посредством языка мы навязываем другим наши собственные взгляды».
Спейдел подался вперед.
– Мы нацелили на лунную базу более ста атомных боеголовок! Одной из них вполне достаточно, если она долетит! – Он с силой стукнул кулаком по столу. – Но сначала мы должны захватить находящийся здесь корабль!
«Зачем они мне все это рассказывают?» – спросила она себя. Сделав прерывистый вдох, она сказала:
– Вы уверены в своей правоте?
– Разумеется, уверены! – Спейдел откинулся на спинку стула и понизил голос: – С чего еще им настаивать, чтобы мы выучили их язык? Любой завоеватель первым делом навязывает новым рабам собственный язык!
– Нет… нет, подождите, – сказала Франсин. – Это применимо только к недавней истории. Вы путаете язык с патриотизмом из-за нашей собственной империалистической истории. Боб всегда говорил, что подобные заблуждения представляют собой серьезную помеху для приобретения исторической и языковой грамотности.
– Мы знаем, о чем говорим, доктор Миллар, – резко сказал Спейдел.
– Вы относитесь к языку с подозрением, потому что наш империализм шел рука об руку с нашим языком, – сказала она.
Спейдел посмотрел на Лэнгсмита.
– Сам с ней объясняйся!
– Вам прекрасно известно, что, если бы звуки, которые издают эти инопланетяне, имели какой бы то ни было коммуникативный смысл, мы бы его уже обнаружили, – сказал Лэнгсмит. – Вы это знаете!
Ее вдруг охватила ярость.
– Я этого не знаю! По правде говоря, я чувствую, что мы вот-вот расшифруем их язык с помощью разработанного нами нового подхода.
– Ой, да ладно вам! – сказал Спейдел. – Хотите сказать, что после того, как наши лучшие криптографы проработали над этим семь месяцев, вы готовы отмести все их идеи?
– Нет, нет, пускай выскажется, – сказал Лэнгсмит.
– Мы обратились к новому источнику информации в решении этой задачи, – сказала она. – Примитивные танцы.
– Танцы? – На лице Спейдела читалось изумление.
– Да. Я думаю, что жесты инопланетян могут быть их прилагательными и наречиями – эмоциональными наполнителями их языка.
– Эмоции! – огрызнулся Спейдел. – Эмоции – это не язык!
Подавив вспышку гнева, она сказала:
– Мы имеем дело с чем-то, что совершенно выходит за рамки нашего прошлого опыта. Необходимо отбросить старые идеи. Мы знаем, что привычки родного языка отвечают за речевые реакции индивида. По правде говоря, язык можно определить как систематизированный набор привычек, который выставляешь напоказ, когда говоришь.
Спейдел постучал пальцами по столу и уставился на дверь за спиной у Франсин.
Проигнорировав его рассеянную нервозность, она продолжала:
– Инопланетяне используют почти полный спектр имплозивных согласных и гортанных смычек, фрикативных, взрывных, звонких и глухих звуков, а также большой набор гласных. Мы также заметили очевидное отсутствие звуков-паразитов, которые встречаются в обычной речи.
– Это не обычная речь! – выпалил Спейдел. – Эти звуки – чушь! – Он помотал головой. – Эмоции!
– Хорошо, – сказала она. – Эмоции! Мы почти уверены, что язык начинается с эмоций – чисто эмоциональных действий. Ребенок отталкивает тарелку с едой, которую не хочет есть.
– Вы зря тратите наше время! – рявкнул Спейдел.
– Я не вызывалась приходить сюда, – сказала она.
– Пожалуйста. – Лэнгсмит мягко коснулся руки Спейдела. – Позволь доктору Миллар высказаться.
– Эмоции, – буркнул Спейдел.
– Все разговорные языки на Земле отошли от эмоций, – сказала Франсин.
– Вы можете написать эмоции на бумаге? – требовательно спросил Спейдел.
– Ну всё, – сказала она. – С меня хватит! Вы слепец! Вы говорите, язык должен быть записан. Это фантазия! Ваш разум связан путами научных традиций! Язык – это прежде всего устный феномен, генерал! Однако люди вроде вас хотят превратить его в ритуальный шум!
– Я пришел сюда не затем, чтобы спорить со всякими умниками! – огрызнулся Спейдел.
– Пожалуйста, позволь мне это уладить, – сказал Лэнгсмит и сделал умиротворяющий жест в сторону Франсин. – Пожалуйста, продолжайте.
Она сделала глубокий вдох.
– Прошу прощения за то, что сорвалась, – сказала она и улыбнулась. – Думаю, мы все позволили эмоциям взять над нами верх.
Спейдел нахмурился.
– Я говорила о том, как язык отходит от эмоций, – сказала она. – Взять, к примеру, японский. Вместо «спасибо» они говорят: Катадзикенай – «Я оскорблен». Или они говорят: Кино доку, что значит: «Это ядовитое чувство!»
[27] – Она подняла руки. – Это ритуальное отторжение эмоций. Наши индоевропейские языки – особенно англосаксонские – двигаются в том же направлении. Нам кажется, что эмоции – это не очень хорошо, что…
– Это ни о чем не говорит! – пролаял Спейдел.
Она подавила вспышку гнева, грозившую захлестнуть ее.
– Умение расшифровывать эмоциональные знаки, – сказала она, – дает понять, говорит ли человек правду. Вот и все, генерал. Они просто сообщают вам, получаете ли вы правдивую информацию. Это знает любой хороший психолог, генерал. Фрейд говорил: «Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору».
– Эмоции! Танцы! – Спейдел оттолкнул стул назад. – Смити, с меня хватит!
– Минутку, – сказал Лэнгсмит. – Послушайте, доктор Миллар. Я хотел дать вам возможность выговориться, потому что мы уже обдумали все эти вопросы. Давным-давно. Вас интересуют жесты. Вы говорите, это танец эмоций. Другие специалисты столь же убежденно заявляют, что эти жесты взяты из ритуального боя! Фрейд, действительно! Из них сочится предательство. Рубящее движение, которое они выполняют правой рукой, – он проиллюстрировал свои слова, рассекая рукой воздух, – идентично движению в карате или дзюдо, которым ломают человеку шею!
Франсин покачала головой, прижала руку к горлу. На мгновение ее сковала неуверенность.
