Уверен, «Форнакс» тоже будет уничтожен.
Хороший план – так я хотя бы смогу вернуться домой. Попытка почти безнадежная, но это лучшее, что у нас есть.
Голос Фаулера звучит мрачно.
– Так мы себе представляем эту миссию. Это, конечно, не точно. Риски…
– Я знаю риски. Мне они понятны с тех пор, как я увидел артефакт, и я понимаю, о чем вы меня спрашиваете. Я в деле.
Фаулер кивает, изучая взглядом пол фургона, затем поднимается на ноги.
– Тогда нам надо ехать в Космический Центр Кеннеди. Ваш модуль будет взлетать оттуда.
– Один вопрос.
Фаулер выжидательно поднял бровь.
– Почему я?
– Ну, по правде сказать, вы не были нашим первым вариантом. – Он смотрит мне прямо в глаза. – И даже не вторым, третьим, четвертым или пятым.
Больно слышать, но я не реагирую.
– Когда мы провели эту презентацию для первой волны кандидатов, трое из них сразу же отказались. Они хотели, чтобы летели вы, утверждая, что они в этом случае будут оказывать необходимую поддержку.
– Почему?
– Большинство согласилось с тем, что ваше воображение шире и технический уровень выше, чем у любого ныне живущего человека. Вы думаете и принимаете решения очень быстро – иногда даже слишком. Так что если кто и может справиться с этой задачей, то это вы. Когда они поняли, что на карту поставлены их жизни и жизни их родственников, они захотели, чтобы мы нашли вас.
– А что с двумя другими?
– Один из них согласился на работу. Он полетит на одном корабле, а вы на другом.
– А последний кандидат?
Фаулер взглянул на Ларсона, выражение лица которого было настолько вялым, что складывалось впечатление, будто бы ему только что сделали лоботомию.
– Он не смог адекватно воспринять предлагаемую информацию.
– Неудивительно. С большинством людей будет то же самое, если не хуже.
Теперь уже я взглянул на Ларсона. Он олицетворял собой то, что случится с человечеством, когда оно услышит срочный выпуск новостей и поймет, через что ему нужно пройти.
– Этот секрет… слишком большой. Его не сохранить.
– Согласен. Поэтому нам надо торопиться.
* * *
Вертолет, который увозит нас из Эджфилда, заполнен солдатами. Нет, это не Национальная гвардия, а, похоже, спецназ. Все заняты, никто не моргает и не отводит взгляд, если на них посмотреть. Рад, что они на нашей стороне.
Мы летим на юг, и под рокот вертолетных двигателей я бросаю взгляд на солнце. Никогда не видел его таким – да что там! – на целый мир я всегда смотрел по-другому: жизнь, Солнечная система, Вселенная. Я чувствую, что перешел Рубикон и все уже не будет так, как прежде.
По необъяснимым причинам я хочу только одного: помириться с человеком, который для меня важнее всего – со своим братом.
Я включаю свою гарнитуру и обращаюсь к Фаулеру:
– У меня есть просьба.
Внезапно оборачивается Ларсон, у которого с момента выхода из фургона наконец-то прошли последствия лоботомии, и он вернулся к своему обычному поведению бойцовской собаки.
– У вас нет права на просьбу. Это было условием до…
– В чем дело, Джеймс?
– У меня есть брат. А у него жена и сын.
Фаулер кивает, поднимает глаза и неожиданно произносит:
– А теперь еще и дочь – ей десять месяцев.
– Да. И я хотел бы, чтобы у них было место в обитаемой зоне.
– Невозможно, – тут же рявкает Ларсон.
– Сделаем, – тихо произносит Фаулер.
– Он живет в Атланте.
– Шесть месяцев назад они переехали в пригород Чарльстона, Маунт Плезант, – похоже, директор НАСА помнит досье наизусть.
Я впечатлен.
– И это как раз по пути на мыс Канаверал.
Фаулер медленно кивает, а Ларсон смотрит на меня с ненавистью:
– Да вы, должно быть, шутите!
Я не отвожу взгляд.
– Слушайте, я понимаю, что вы так торопитесь, что даже не взяли и половины вещей из фургона, но дело в том, что сегодня ночью я беру билет в один конец. Мой брат – моя единственная семья, и я хочу их увидеть хотя бы на пару минут. Чтобы извиниться и только.
– Договоритесь обо всем, Ларсон, – перебивает меня Фаулер. – Давайте быстрее, Джеймс. Время – это роскошь, которой у нас нет.
* * *
О том, что мы находимся по соседству с домом Алекса, я понял, пока вертолет еще даже не успел приземлиться. Квартал построен недавно, сетка дорог спланирована настолько точно, что используется каждый квадратный дюйм. Все дома выстроены четкими рядами, и у каждого – безукоризненно ухоженный дворик. Все подчинено правилам, ничего неожиданного, кроме, разве что, ожидаемого неожиданного. В этом весь мой брат: порядок, чистота, ожидаемые встречи.
Мы с ним выросли совершенно разными. Каждый добился значительных успехов в своей области, всегда выбирая обособленный путь просто потому, чтобы противопоставить себя другому.
Я с восхищением смотрю, как огромный вертолет садится на идеально подстриженный газон. Похоже, на собрании жильцов этому будет посвящено отдельное обсуждение.
Последний раз я видел Алекса еще до суда. У самой двери его дома на меня накатывает волна нервного напряжения, поэтому я деликатно стучу в дверь вместо того, чтобы звонить. Разбудить десятимесячного ребенка – не самый лучший вариант для начала такого краткосрочного воссоединения.
Его жена Эбби открывает дверь, даже не посмотрев предварительно в глазок. Я рад, но похоже на то, что у них в районе так принято. В любом случае меня она видеть не рада. Улыбку смыло с ее лица, и она даже чуть не выронила из рук ребенка, который, судя по всему, понял, что что-то не так, и начал ерзать.
– Что ты тут делаешь? Подожди, это твой вертолет? Ты в своем уме?! Ты что, сбежал? Я звоню в…
– Меня освободили, Эбби. По…эм… программе освобождения из-под стражи за выполнение работы.
Она стоит, оцепенев.
– И да, это и правда мой вертолет. Прости за испорченную лужайку, но у меня отобрали права, когда меня закрыли. Я имею в виду, кому сейчас вообще нужны машины…
– Что тебе нужно, Джеймс? Зачем ты приехал?
Прежде чем я успеваю ответить, по лестнице с грохотом спускается мальчик лет шести и двое его друзей. Уже на полпути он кричит:
– Мам, можно я пойду к Нэтану? – И, предвидя отказ, добавляет: – Пожаааалуйста!
В тот же момент он замирает, увидев меня, и как будто пытается вспомнить мое лицо, но потом мы оба широко улыбаемся.
– Дядя Джеймс!
