Но это все же проблема будущего, а сейчас надо разбираться с насущными делами. И в первую очередь узнать, с кем я сейчас разговариваю.
– Как вас зовут?
– Джеймс Синклер.
Это имя кажется мне удивительно знакомым, но я не могу вспомнить – откуда.
– Вы доктор?
– Да, – отвечает он после некоторой задержки.
– Но есть какое-то «но»?
– Я никогда не практиковался. Вообще я инженер-механик, а также робототехник и разработчик искусственного интеллекта.
Этого я не ожидала. Он отвечает на мои вопросы до того, как я их задам.
– Я собираюсь создать зонды, которые будут исследовать артефакт.
– Собираетесь?
– Да, пока мы будем в пути.
– Интересно.
– Будет интересно. А пока я должен снять с вас скафандр.
Я не могу удержаться от улыбки и поднимаю бровь.
– Сугубо с медицинской целью, – быстро добавляет он.
– Сказал никогда не практиковавший доктор.
– Да, но могу вас заверить, я лучший доктор в этой капсуле.
Довольно убогая шутка, но, когда он улыбается, я сама не могу удержаться от улыбки. Мне комфортно с ним, сама не знаю, по какой причине.
– Хорошо, лучший доктор в капсуле, действуйте.
Передвинувшись вниз по скафандру, он отстегивает его верхнюю часть.
– Я подрастерял форму, но это все равно что ездить на велосипеде, – стянув нижнюю часть скафандра, он поднимает взгляд на меня. – Проверим физические возможности.
– Конечно.
Подняв руки вверх, я помогаю ему стянуть верхнюю часть через голову. Шлем и коммуникационную гарнитуру он, должно быть, снял еще до того, как начал делать мне искусственное дыхание.
Под скафандром астронавты носят специальное жидкоохлаждаемое белье. По сути, это комбинезон с протянутыми по нему трубочками, поддерживающий тело в прохладе, пока оно находится в виртуальной печке скафандра. Судя по отчету Джеймса, мое белье охлаждало меня слишком сильно.
Я помогаю ему снять все это с себя, пока не остаюсь в своей обычной хлопковой одежде – футболке с длинными рукавами и штанах, которые сейчас насквозь мокрые от пота. Несмотря на то что гравитации тут нет, некоторые женщины-астронавты носят бюстгальтеры, но это, так сказать, по желанию. Некоторые это делают для того, чтобы скрыть формы тела, некоторые – по привычке. Я пользуюсь бюстгальтером спортивного покроя, потому что каждый день выполняю физические упражнения, но сейчас его на мне нет. Единственно, что на мне есть из нижнего белья, это подгузник, и, насколько я знаю, сейчас он должен быть наполнен до краев.
Бросив взгляд на камеру в углу, мне приходит в голову, что я собираюсь показать стрип-шоу для половины НАСА и бог знает для кого еще. В космосе выживание выше скромности, но я все равно чувствую себя как школьница на футбольном поле, которая только что заметила, что обмочилась, а на нее смотрит весь класс.
– Они выключены, – говорит он, проследив за моим взглядом. – Есть предположение, что слишком широкий канал передачи данных и поток сетевого трафика могут спровоцировать новую солнечную аномалию.
– Понятно, – выдыхаю я, хотя сердце по-прежнему стучит, как барабан.
– Здесь только вы и я. Все, что мне нужно, – это помочь вам.
– ОК. – Это все, что я могу сказать в этот момент.
Он не двигается, ожидая, пока я сделаю первый шаг, и дает мне право выбора: снять сначала верх или низ.
Трясущимися руками я цепляюсь большими пальцами за пояс штанов и тяну их вниз. Он помогает мне и, сняв их окончательно, отталкивает в сторону.
– Сейчас я буду слегка нажимать пальцами. Если почувствуете боль – скажите «боль» и число от одного до десяти, при условии что «десять» – это самая сильная боль, которую вы только чувствовали в своей жизни. Если сила боли изменится – назовете другую цифру.
– Хорошо.
Он нажимает руками на мой низ живота, сперва слабо, как бы пробуя, а затем сильнее. Его лицо всего в нескольких сантиметрах от моих бедер, и когда он поднимает глаза на меня, я быстро киваю, давая понять, что чувствую прикосновения, но мне не больно.
Его руки проходятся вниз по моим ногам, сперва нежно, затем с усилием. Опустив голову, он осматривает каждый квадратный сантиметр тела.
Левое бедро внезапно пронзает острая боль.
– Боль. Два.
Он давит сильнее, боль усиливается, но потом останавливается.
– Три.
– Вы уверены?
– Да, все не так плохо.
– Просто синяк, перелома или трещины нет.
Далее появляется боль в правом колене, стоит ему подвигать мою ногу из стороны в сторону.
– Боль. Три.
– Еще один синяк.
На теле обнаруживается еще около дюжины синяков – ни один из них не получает отметку выше «двух» – а вот со щиколоткой дела обстоят хуже: я вздрагиваю, как только он начинает ее вращать.
– Боль. Четыре.
Он методично продавливает пальцами каждый сантиметр.
– А сейчас?
– Пять.
– Растяжение, – он поднимает глаза на меня. – Но вообще все не очень плохо: нет разрыва связок или перелома.
Достав из аптечки тюбик, он растирает по всей щиколотке болеутоляющую мазь.
– Это местное обезболивающее – поможет снять воспаление и ускорит выздоровление. Только следите за другой ступней.
Он перевязывает ее, время от времени проверяя, чтобы не было очень туго, а затем поднимается к моей груди и снова останавливается в ожидании.
Нервное напряжение снова нарастает. Думаю, он ждет, пока я сниму футболку.
Но, как выясняется, я ошибаюсь. Взяв меня руками за плечи, он мягко произносит:
– Мне нужно вас перевернуть.
Легко развернувшись в невесомости, я даю ему стянуть с меня футболку и смотрю, как она медленно плывет передо мной, пока он ощупывает мою поясницу и медленно продвигается выше.
– Два, – шепчу я.
Теперь он втирает немного мази в мою спину, нежно массируя ее. Двигаясь руками вверх, нажимая то на спину, то на ребра, он находит еще три «болевых точки».
У меня болит шея («два»), а на плечах и руках только синяки, не требующие особенного лечения.
– Фаулер рассказал мне, что произошло на МКС, – говорит он, ощупывая каждый палец на моей руке. – Вы очень храбрая. И умная.
– Просто удачливая.
– Верно. А еще храбрая и умная.
Похоже, я начинаю стесняться – хорошо, что он не смотрит на меня.
