– Но это против всего, о чем мы говорили! Наращивание военной мощи заберет ресурсы от ядерного перевооружения и от самой миссии, не говоря уже о запугивании других наций. Вы ведь понимаете, что у них в Атлантическом Союзе тоже есть шпионы, и они узнают о перевооружении в ту же секунду, как оно начнется, после чего ответят аналогичным образом.
Президент смотрит мне прямо в глаза.
– Таковы условия, джентльмены.
Он предельно конкретен: решение принято, и отменить его нельзя.
Вернувшись в офис Фаулера, я раздраженно хожу из угла в угол.
– Это же просто бред! Они говорят об укреплении границ этой обитаемой зоны, которую мы, возможно, не сможем защитить от нападения других альянсов, но при этом забывают о гигантской армии возле Солнца. Нападение – наш единственный шанс на выживание.
Фаулер откидывается в своем офисном кресле. Его голос чуть громче шепота:
– Мы ничего тут не поделаем, Джеймс. Наша работа – наука, а это политики. Эти люди – иррациональные, напуганные, озлобленные – иногда принимают неправильные решения. Нам отдали приказ.
* * *
Когда я возвращаюсь домой, я практически измотан. Зайдя в тамбур, где меня обдает горячим воздухом, я слышу, как Эмма разговаривает с какой-то женщиной.
– Доктора говорят, что я не смогу вернуть изначальную плотность своим костям. Дальнейшее восстановление невозможно.
– Ты уже сказала Джеймсу?
– Нет.
Я уже собираюсь уйти, чтобы оставить их наедине, но слышу голос ее собеседницы. Это кажется невероятным.
Меня переполняет любопытство.
Толкнув дверь, я захожу внутрь. В нашей гостиной-тренажерном зале сидит мой племянник Джек. Рядом с ним девочка ясельного возраста. Хотя я никогда не встречался с ней до этого, я знаю, что это Сара – моя племянница. Как же прекрасно смотреть в конце рабочего дня, как эти двое, не заботясь ни о чем на свете, играют в свои планшеты.
Заметив меня, Эмма поднимается со своего места, а Эбби оборачивается ко мне. Я ожидаю увидеть на ее лице злобу, но нет – оно не выражает никаких эмоций.
Я медленно подхожу, не вполне уверенный, что сказать. Меня спасает Эмма.
– Джеймс, к нам в гости пришла Эбби с детьми. Она подумала, что ты захочешь их увидеть.
Только сейчас ребята понимают, что я здесь. Джек отбрасывает планшет и кидается ко мне со всех ног.
– Дядя Джеймс!
Он практически сбивает меня с ног. Я обнимаю его настолько крепко, насколько вообще может выдержать его маленькое тело. Это лучшее чувство из всех, которое я испытывал за долгое время. Интересно, что их родители сказали о том, что случилось со мной и почему я так долго отсутствовал. Но ничто не повлияет на то, что я чувствую сейчас.
Сара осторожно смотрит на меня и на своего брата. Он берет ее за руку, притягивая к нам.
– Это Сара. Она, вообще-то, еще не может говорить, но уже может бегать.
Я пожимаю ей руку и говорю нарочито серьезно:
– Рад познакомиться с вами, мэм. И не волнуйтесь, разговоры излишни. Бег – это единственное, что имеет сейчас значение.
На ее лице появляется робкая улыбка, а большие щеки заливает румянец. Сейчас она во многом напоминает мне Эбби.
Не удержавшись, я верчу головой, в надежде увидеть своего брата, но ни в моем кабинете, ни в ванной его нет. Он не пришел.
Мы сидим уже почти час. Как же я хочу рассказать им историю первого контакта с артефактом. Да, это хвастовство, потому что я стремлюсь показаться им классным или просто интересным. А может быть, это потому, что я хочу, чтобы они видели во мне больше, чем просто осужденного преступника, и понимали, что я хороший человек.
Когда Джек спрашивает меня, чем я занимаюсь в лагере, то я просто отвечаю, что работаю на правительство. Эмма подыгрывает мне, говоря, что я работаю над проектом по спасению человеческой расы и однажды мне уже удалось нас всех спасти. Похоже, Эбби уже слышала эту историю или какой-то ее отрывок, потому что она не выглядит удивленной. Но вот Джек реагирует именно так, как я и надеялся.
Когда они уходят, Эбби просит Джека, чтобы они с Сарой подождали ее в тамбуре.
– Я спросила Алекса, не хочет ли он прийти сюда, но он отказался, – говорит она, повернувшись ко мне и понизив голос.
Я молча жду, не зная, что ответить.
– Я рада, что ты увиделся с детьми, – продолжает она, как будто смущаясь. – Мы с Алексом не говорили им о том, что произошло. Скажем, когда они достаточно подрастут, и тогда сами решат, какие отношения с тобой они хотят поддерживать.
Я киваю.
– Я пришла, потому что чувствовала, что ты захочешь их увидеть.
– Я хочу.
– И потому что ты заслуживаешь встречи с ними.
Чувствую, что дело не только в этом.
– И еще потому, что нам предложили переехать в соседний с вами дом.
– Правда? – Это меня действительно удивляет.
– Это намного… – Эмми делает паузу, – лучше, чем то, где мы живем сейчас.
– Понятно. – О чем она хочет меня попросить? Внезапно я понимаю. – Не волнуйся. Если Алекс не хочет меня видеть, то я не буду придавать этому значение. Я не приду к вам и не буду с ним спорить, если мы столкнемся на улице. Также я не стану подходить к вам, если увижу, что он рядом.
Эбби медленно кивает, по-видимому, испытывая облегчение. Думаю, она очень боялась этого разговора.
Тогда я меняю тему:
– Эбби, я так рад, что вы заглянули. Мы рады вам в любое время.
41
Эмма
Наверное, самая странная вещь, которую замечаешь в лагере № 7 и вообще в Тунисе, – это то, что здесь нет времен года. Я знаю, что на нашей планете много мест, где сезоны не очень жестко определены, но здесь что-то совсем другое: каждый день похож на предыдущий, с теми же облаками и падающими снежными хлопьями. Каждую неделю становится чуть холоднее, и Солнце гаснет еще немного, как будто мы находимся под лампочкой, на которой постепенно снижают напряжение. Люди живут в переполненных бараках, согреваются ночью, а сумрачным утром идут на работу. Снег кружится вокруг них, подобно рою светлячков. Все дни проходят по одному сценарию: работа, сон, и все с начала. Настойчиво возникает чувство, что нужно торопиться – времени у нас становится все меньше.
Никто во всем лагере не работает больше, чем Джеймс Синклер. Весь последний месяц он всецело занят разработкой дизайна нового корабля. После некоторых споров решено было назвать новый флот «Спарта». Мне сказали, что названия «Аламо» и «Верден» были отвергнуты, хотя я вообще не понимаю, почему они потратили на это столько времени, – видимо, для них это важно. Конечно, я слышала слово «Спарта», но меня никогда не вдохновляла история греческих воинов, удерживавших персидское вторжение много-много лет назад. Джеймс же уверен, что это будет символично. Что ж, если символизм будет способствовать успеху миссии – я за. Сейчас нам понадобится любая помощь.
