* * *
Я все еще не сказала Мэдисон о том, что тоже отправляюсь в эту миссию. И, сколько бы я ни жду удобного момента, продолжать это уже невозможно, ведь до запуска остается всего пара дней.
Большинство семей возвращаются в бараки, потому что здесь больше теплоотдача на квадратный метр и к тому же греет тепло людских тел вокруг. Да и еженедельный рацион у живущих здесь немного больше – хороший стимул для тех, кто еще не оставил свои обреченные дома, отдавая излишки энергии на обогрев бараков. Джеймс, Оскар и я тоже переехали бы, но нас удерживает лаборатория, организованная в третьей спальне нашего дома.
В первый раз, когда я прихожу навестить Эбби, я тут же вспоминаю оставленный дом. Бараки сейчас больше напоминают тюрьму. Двери во все комнаты постоянно оставляют открытыми, стараясь хоть как-то обеспечить циркуляцию свежего воздуха. Глаза жителей пусты и совершенно безнадежны. Проходя мимо, я вижу, как они играют в шахматы и шашки, а их планшеты лежат без дела, потому что нет никакой возможности их зарядить (зарядные порты не работают, а если тебя поймают с работающим планшетом вне работы, то урежут рацион питания).
Несмотря на то что людей в бараках очень много, внутри тихо, и я чувствую какой-то незнакомый аромат. Он немного мускусный и напоминает запах застоявшегося воздуха, который был повторно очищен. Как и люди вокруг, он не может вырваться на улицу, в холодный мир, где больше никому нет спасения. Кое-кто из взрослых, завернувшись в толстые пальто, выходят в коридор, торопясь на работу, готовые трудиться почти в полной темноте. Они идут подобно заключенным, работая ради спасения и понимая, что только полный рабочий день означает полный дневной рацион питания.
Дверь в комнату Мэдисон открыта, но я стесняюсь зайти и только заглядываю внутрь. Аделина читает книгу, Оуэн выстраивает миниатюрных солдатиков. Они очень исхудали и устало лежат на кровати рядом.
Чуть приблизившись к дверному проему, я замечаю Мэдисон, которая стоит у стола, оттирая вещи на стиральной доске и опуская их в таз с водой. Видеть своих племянника и племянницу мне уже больно, но когда я смотрю на Мэдисон… Кожа туго обтягивает ее лицо, очерчивая скулы, глаза ввалились, тонкие волосы выглядят совершенно безжизненными, а руки, похожие на черенки от швабры, продолжают вдавливать белье в стиральную доску.
Она замечает меня прежде, чем я успеваю убрать грусть со своего лица. Какое-то время мы замираем, глядя друг другу в глаза, и мне кажется, что она вот-вот расплачется. Но она выдавливает из себя улыбку, бросает термобелье в таз и, обходя стол, идет ко мне с широко разведенными руками, подобными скрюченным ветвям мертвого дерева. Обняв ее, я чувствую под пальцами выступающие тонкие ребра, как края таза, стоящего на столе. В моих руках она кажется такой хрупкой драгоценностью, которая того и гляди разобьется.
Отпустив меня, она зовет Оуэна и Аделину, и они, встав с кровати и помахав рукой, также подходят обнять меня. На их костях мяса явно побольше, и я благодарна за это. Не думаю, что смогла бы видеть их в таком же состоянии, что и сестру.
Мэдисон отправляет детей на кровать, где они играли, а потом закрывает дверь и садится на диван.
– Не знала, что ты придешь.
– Да вот подумала зайти перед работой.
Она рассеянно кивает, смотря куда-то вдаль, как человек, который уже пару дней не спал. Двинувшись к маленькой кухне, она спрашивает:
– Хочешь немного…
Я понимаю, что она хочет сказать «кофе», но его больше нет – только в правительственных зданиях, где он также охраняется и выдается строго под контроль, как самый дорогой вид топлива. А может быть, она хотела сказать «поесть», но у нее точно нет ничего – и похоже, в достатке уже не будет. Поэтому я делаю вид, что она договорила предложение.
– Нет, не нужно. Спасибо.
Она смотрит на дверь.
– Мэдисон, вы получаете еженедельный рацион?
– Получаем, но его недостаточно. – Она оглядывается, как будто что-то услышав. – Они ведь основываются на возрасте. Но почему они так делают?
– Я…
– Должна же быть зависимость от роста, ты не думаешь?
– Да, в этом есть смысл.
Она быстро кивает.
– Я имею в виду, что у тебя может быть два десятилетних ребенка, но один на тридцать сантиметров выше другого. Очевидно, что тот, кто выше, должен получать больше калорий, ведь так? – Она смотрит на меня, ожидая подтверждения.
– Да.
– У нас даже было собрание по этому поводу. – Мэдисон смотрит на дверь, как будто забыв, что закрыла ее. – Но Атлантический Союз заявил, что они не могут ходить и обмерять всех, но зато знают возраст жителей. Они думают, что мы врем о росте своих детей, и к тому же добавляют – как будто мы сами не знаем, что дети растут. – Она всплескивает руками. – Конечно, они растут! Но только не сейчас, это уж точно. Правда, некоторым… – она понижает голос и говорит спокойнее, – … некоторым нужно больше еды, чем другим.
– Я поговорю с Джеймсом.
– Нет, – быстро отвечает она, – это вызовет проблемы… Льготный режим… Слухи здесь распространяются быстро – это единственное, чем все занимаются.
Повисает долгая пауза. Мэдисон смотрит в пол. Дети тихо играют на кровати, за дверью слышны их шаги.
– Я пришла сказать, что отправляюсь в экспедицию вместе с Джеймсом.
Она смотрит на меня так, как будто только сейчас поняла, что я здесь. На краткий миг я вижу искорку в ее глазах: на меня снова смотрит моя любимая сестра. Ее взгляд не веселый и не грустный. Он светится гордостью.
– Хорошо, я рада за тебя и за Джеймса. А мы должны что-то сделать тут – максимум того, на что способны. – Своей холодной костлявой рукой она сжимает мою ладонь. – Просто обязательно вернитесь назад.
* * *
Когда Джеймс приходит с работы, я, хромая, расхаживаю взад и вперед по комнате, не обращая внимания на боль. Но он сразу же замечает мое расстройство.
– Что случилось?
– Я ходила повидаться с Мэдисон.
– Она…
– Голодает, вот что.
Джеймс вздыхает и бросает свой рюкзак на диван. Оскар тихо уходит в свою комнату и закрывает дверь.
– Мы можем попытаться выбить ей побольше еженедельных рационов.
– Она сказала, что не возьмет их. Из-за этого у них будут проблемы.
– Что? – хмурится Джеймс.
– Я не знаю, что она имеет в виду, но понимаю, что в этих бараках все в одной лодке. Ты давно там был?
– Давно, я же все время на работе.
– Там словно тюрьма.
– Прости, я не знал, – он обнимает меня.
Я кладу подбородок ему на плечо.
– А мы можем переправить их в Цитадель?
– Только если они больны.
