– Они больны, – тут же отвечаю я.
Отодвинувшись, он смотрит на меня с любовью. От этого взгляда я просто таю.
– Давай прокатимся.
Он берет сумку и зовет Оскара, приглашая его к нам присоединиться. В отношении Джеймса действует исключение на комендантский час, потому что этого требует его работа. Но находиться снаружи после наступления темноты опасно: холодный ветер, снег и практически полное отсутствие видимости. Даже простое ДТП может оказаться смертельным, так что важнее всего коллективная ответственность.
– Насколько плоха ситуация с питанием? – спрашиваю я Джеймса, пока мы едем в беспилотном автомобиле.
– Все очень плохо.
– То есть прежде, чем умереть от холода, мы умрем от голода?
Он рассеянно качает головой.
– Не знаю. Это ведь все взаимосвязано. Без солнца мы не сможем обеспечивать урожай или собирать энергию для ухода за ним.
– А что с геотермальным источником, который вы пробурили в Цитадели?
– Мы так и не достигли расчетной глубины. Так что сейчас мощности хватает только на то, чтобы обслуживать бункер, но для того, чтобы обеспечить электричеством теплицы, этого мало. Если сделать больше скважин, тогда да – это станет возможным. Сойдут даже водяные мельницы, но для их постройки нужно время и силы, а у нас нет ни того, ни другого. Никто не ожидал, что ситуация так быстро ухудшится.
– Но как же так, Джеймс? Честно, подумай о размерах Солнца – и о том, какое количество ячеек нужно, чтобы настолько заблокировать его излучение.
– Ты полагаешь, что для этого они должны быть максимально близко к Солнцу? Но это нам доподлинно не известно.
– Но изображения от флота «Гелиос»…
– Показывают, что ячейки находятся возле Солнца, я знаю. Но что, если они переместятся ближе к нам? Мы не знаем, там ли они еще. Все, что нам известно, это только то, что ячейки где-то между нами и звездой. В конце концов, даже Луна может остановить большое количество излучения, а ведь она всего пару тысяч километров в поперечнике.
– Что-то вроде затмения.
– Да.
Какое-то время мы едем молча, наблюдая за тем, как фары автомобиля разгоняют тьму и мелькающий в их лучах снег.
– Но, Джеймс, что если ты прав и в результате успешной миссии мы сможем остановить производство новых ячеек, те, что уже созданы, останутся на своем месте. Долгая Зима от этого не закончится.
– У нас должно быть решение и этой проблемы. И я хочу тебе еще кое-что показать.
Даже в этот час фабрика, где Джеймс мне впервые показал Цитадель и «Спарту-1», заполнена военной техникой. Перед нами еще один пост охраны, а за ним – закрытый для посторонних склад. Оказавшись внутри, я вижу, что лампы под потолком выключены и все работники трудятся под местным освещением. Даже в таком полумраке я понимаю, что они делают – ядерные ракеты.
– Я думала, что все ядерное вооружение ушло вместе с флотом «Спарта».
– Не все. У нас еще осталось какое-то количество вертолетного топлива – и взять его больше нам неоткуда, – так что мы используем то, что есть, экономя оставшуюся в хранилищах еду и вывозя ракеты из США и России.
– И каков план? Использовать ракеты для обогрева и получения энергии?
– Они будут переделаны для того, чтобы управляться в космосе на большом расстоянии.
И тут до меня доходит.
– Вы собираетесь выстрелить ими в солнечные ячейки.
– Сразу после нашего взлета зонды отправятся к Солнцу с целью установить их точное местонахождение. Как только это произойдет – взлетят ракеты.
– Но их все же очень много, – киваю я.
– Да, но если наша теория о том, как они управляются, верна, то мы можем их напугать и заставить на какое-то время оставить нас в покое.
– Это просто поможет нам выиграть время.
– Но это лучше, чем ничего.
Джеймс идет в глубь фабрики, к входу в туннель, где нас уже ждет электрокар. Как только мы въезжаем в туннель, температура начинает падать с каждой секундой.
Каменистая пещера, в которой мы были прошлый раз, теперь закрыта листом металла с двойными дверями, большие буквы над которыми складываются в слово «Цитадель».
Открывшийся шлюз обдает нас теплым воздухом, и мы оказываемся в небольшом фойе, из которого несколько дверей ведут в столовую, ванные и комнату отдыха. Туда Джеймс и поворачивает, кивнув солдату, сидящему за столом. Меня шокировали звуки и запахи, услышанные сегодня утром в бараках, но то, что я вижу сейчас в Цитадели, – просто ужасно. По моим подсчетам, в зале находится около сотни больничных коек, отделенных друг от друга занавеской. Ближе всех ко мне лежит мальчик, одного с Оуэном возраста, но гораздо худее. Его глаза закрыты, а ноги с трудом угадываются под простыней. К худой руке мальчика подключена капельница, и хотя не знаю диагноз, могу догадаться, что это истощение.
В следующем отсеке лежит мужчина. Он стонет, повязка, через которую сочится кровь, закрывает его лицо. По форме я понимаю, что это один из работников, которые перерабатывали мусор – в тех случаях, когда его вывозили. Уверена, что, когда он получил травму, его перевели на фабрику. А сейчас медсестра и врач останавливаются около него и, наклонившись, открывают один его глаз.
На кровати рядом сидит женщина и читает книгу в мягкой обложке в свете настольной лампы. Она не выглядит больной, но я замечаю ее большой живот, к которому она нежно прикладывает руку, надеясь почувствовать легкий ответный толчок. Подняв глаза на меня, она выглядит напуганной, даже когда пытается выдавить из себя улыбку.
Джеймс поворачивается ко мне.
– Я могу перевести сюда Мэдисон и детей, – шепчет он, – но эти кровати… заполняются очень быстро.
– Нет. Этим людям быть здесь гораздо важнее.
48
Джеймс
За две недели до старта мы с Эммой проводим у себя дома семейный ужин – первый раз за, наверное, месяц. Приходят все, даже Алекс. Предполагается, что все будет так же, как в давние теплые времена, но на деле это выглядит как угодно, только не нормально.
Можно сразу сказать, кого правительство считает важным для дальнейшего существования: участников миссии «Спарта». Эмма, Фаулер с женой и я выглядим уставшими, но мы вполне в хорошей форме. Алекс, Эбби, Мэдисон и Дэвид – все исхудавшие, с пепельной, почти серой кожей. Они вялые не только в движениях, но и в разговоре. Им тяжело даже просто сфокусировать свое внимание.
Некоторые вещи можно понять, только пройдя через них. Тотальная война – именно такое выражение пришло ко мне в голову. Раньше я уже слышал его, в основном применительно ко Второй мировой войне, но никогда его не понимал. Оно означает, что ты живешь на поле боя, но этим его смыслы не ограничиваются – оно простирается дальше и впускает свои когти в тех, кого ты любишь. Оно всепоглощающе и не вызывает ничего, кроме грусти.
